– Кто же? – спросил Яков.
– Ты же ученый, знаешь, что Трисмегист – означает трижды благословенный. И так уж совпало – в Москве меня ожидают с сей парсуной как раз именно трое. А вот кто – не скажу. Давай и в самом деле – спать. Хочешь – на сон грядущий загадай богородице желание, она горазда желания исполнять.
– Да только желания так сбываются – что себе дороже, – пробормотал Яков, уже здорово хмельной, присел на край кровати и принялся стягивать сапоги, – Я уж воздержусь. Спокойной тебе ночи, Иштван.
Трисмегист поморщился от фламандской транскрипции собственного имени, задул свечу и тоже завалился спать. Хлопнула дверь – вернулся ночной гуляка, вкусивший даров амура. Отодвинул спящих, освобождая себе место, улегся на кровать, не снимая сапог, и трубно захрапел.
На подъезде к Москве, на станции, что в селе Кунцево, путешественников ожидала нечаянная встреча. По давним легендам, сельцо Кунцево издревле слыло чертовым местом – церкви здесь сами собою уходили под землю, и выпь кричала с болот, и в земле находились татарские пушечные ядра, и даже чертовы пальцы. Яков и не ждал от подобного места никаких приятных сюрпризов.
На станции все вертелся возле них беззубый бледный парнишка, по всем статям – разбойничий наводчик, и окидывал несчастного ювелира Фимку плотоядными взорами. Монах Трисмегист отбросил с головы капюшон, почесал привычным движением отрастающую шевелюру, и все тем же – колючим, любопытным – взглядом смерил переминающегося возле их стола наводчика. И – просиял.
– Мотька, кошкина отрыжка! Вот ведь не ждал, не чаял!
Бледный щербатый Мотька вздрогнул, присмотрелся – и тоже узнал:
– Трисмегист, Ванюта! Здравствуй, брат! – и с размаху заключил монаха в объятия, не забывая при этом трясти его и охлопывать, – Какими судьбами?
Другой монах только голову повернул, но не шелохнулся на своем месте – видать, Мотька был ему незнаком.
– Странствуем, – потупился вроде как смущенно Трисмегист, оглаживая на груди – и рясу, и икону под нею, и кольчугу, – А ты, Мотька – все человеков уловляешь? – спросил он шепотом, и Мотька в ответ произвел церемонный поклон, наподобие придворного:
– Промышляем. Охотимся. Для шкурки, а не для мясца охотник изловил песца…
– Одним песец, другим… – продолжил было за него Трисмегист, и вдруг спросил, прервав свою басню, – Проводите нас с ребятишками до околицы, а то как бы другие нас в дороге не хлопнули? Развелось народу в лесах – никакого порядка…
– Святое дело, – отозвался нежданно галантный Мотька, – Только и ты не обессудь, напомни Виконту о скромных тружениках, что в лесу в ничтожестве обретаются.
– Как не поведать – о том, как вы нас в дороге от татей спасли. Ведь спасли же, верно, Мотенька? – и Трисмегист опять сам своей шутке рассмеялся.
Яков с интересом слушал этот престранный диалог, и понимал, что вот