– Послушай, Павел Максимович, – сказал Звягинцев, – а все-таки как это может быть?
– Что? – настороженно переспросил Королев.
– Ну вот… как бы тебе сказать… – Звягинцев поморщил лоб и пошевелил пальцами, точно пытаясь ухватить, сформулировать еще не окончательно созревшую в его мозгу мысль. – Ты, конечно, согласен, что идеи, которые исповедует Гитлер, – это подлые, гнусные идеи?
– Факт, – охотно согласился Королев, внутренне довольный, что разговор перешел на менее рискованную тему.
– Так неужели же немцы пойдут за них умирать? – спросил Звягинцев.
Королев встал. Он подтянул свой ослабленный ремень, застегнул воротник гимнастерки и спросил в упор:
– К чему клонишь, майор?
– Ни к чему. Я просто хочу понять: неужели найдется много людей, готовых отдать жизнь за неправое дело?
– Сейчас, может быть, и готовы… – неожиданно задумчиво сказал Королев.
– Что значит «сейчас»? – нетерпеливо спросил Звягинцев.
– Вижу, что не понял, – с усмешкой произнес Королев, – а еще в психологи метишь. Ладно. Скажу яснее. Пока за спиной фашиста сила, он пойдет… И помереть может сгоряча. А идея настоящая чем измеряется? Сознательной готовностью жизнь за нее отдать. И не только когда на твоей стороне сила, и не только сгоряча, а вот так, один на один со смертью. Коммунист может. А фашист на такое не способен.
– Полагаешь, что руки вверх поднимут?
– Нет, не полагаю. До поры до времени не поднимут. Будут переть и орать: «Хайль Гитлер!» А вот когда мы их поскребем до самых печенок, тогда все их идеи и кончатся.
– И тогда руки вверх?
– Нет. Еще нет. Страх останется. Животный страх: умирать-то никому не хочется. За жизнь борясь, можно и в глотку вцепиться. Только это уж будет не то. Последнее издыхание. И умирать будет фашист, как собака. Да и что фашисту перед смертью людям сказать? «Хайль»? Или «Да здравствует мировое господство»? Не получается. Не звучит!.. Вот тебе и ответ на твой вопрос: не идеей Гитлер свои миллионы навербовал. Сладкую жизнь пообещал. Грабь другие народы и живи, наслаждайся!
– Но как же ему удалось?.. – упорно продолжал спрашивать Звягинцев.
– Да что ты, дурачишь меня, что ли, в самом-то деле! – воскликнул Королев. – Кто тебя в академии учил? Разъяснений от меня хочешь? На, получай! – Он поднял согнутую в локте руку и стал говорить, по очереди загибая пальцы: – Гитлер умело использовал ситуацию, в которой Германия оказалась после поражения в Первой мировой. Это раз. Империализм, вермахт немецкий сделал свою последнюю ставку. На фашизм. Дали ему миллионы рублей… Ну, этих самых… марок. Это два. И для международного империализма Гитлер выгоден. Оплот против коммунизма. Это три. Вот тебе и вся механика. Ясно?
Звягинцев подошел к окну, отдернул штору.
Там, за окном, шумел Охотный. Мчались машины, пугая гудками прохожих, высокие квадратные «эмки» и длинные, вытянутые