Быт – зловредная бактерия, превращает нас, таких цветущих, в костей старости.
Одиночество со мной до конца, каким бы я ни был невозможным космополитом со своими осиротевшими принципами Воли-вольной в душе.
Настоящее изводит очаровательное будущее на посредственное прошлое.
Часы нашей жизни вечно спешат. Мы опаздываем на праздники ее.
Судьба последний вагон поезда удачи. Мы цепляемся за поручни, даже вваливаемся в тамбур, но это не значит, что судьба рада нам уступить место, предназначенное ее фавориту.
Мы хлыстом укрощаем норовистую судьбу. Утратившая прыть, она понуро бредет, покорная нашей зарвавшейся воле, соображающей, – а что дальше?
В жертву справедливости приносим симпатии друг друга, а она предпочитает наличные.
Мораль – взаимовыгодный уговор совести с совестью жить без любви, но в политическом согласии.
Совесть девка публичная.
У совести ничему не научишься, даже полезному в повседневной жизни.
Ханжество – нравственное извращение воинствующей в тайне похоти.
Ханжа тяготится стыдливостью, ханжа боится естественности неизбежных для человека слабостей и, стиснув зубы, симулирует благочестие.
У совести отродясь не водилось кошелька…
Как напьешься – душа готова поговорить хоть с ангелом, хоть с бесом, не говоря уж о скандальных бабах. Но попробуй поприятельствуй с совестью, мигом доложит куда следует – и не оправдаешься.
Дырявый кошелек вот все оправдание бедности.
Смерть не нуждается в исповеди, не попрекает, и грехов не отпускает.
Смерть помалкивает, не желая нас огорчить, ведь от жизни мы так и не добились душевной взаимности.
Иногда проснешься в ужасе от могильной тишины душной конюшни без окон с припертыми снаружи воротами, и только похрапывание жены примиряет с кобылой судьбы, мерно жующей овес твоей жизни.
Смерть одна не проболтается о наших делишках под носом у Всевышнего.
Смерть поставщик ада, душа-то успела смыться в рай ещё до того как патологоанатом выпишет скальпелем путевку для путешествия на Тот свет.
Только возвратившийся после клинической смерти безбожник окончательно и бесповоротно.
Смерть действительно бессребреница, если учесть какую мзду ей подсовывают в гробу.
Старики уже не гости за столом Смерти, – родственники старики.
Смерть ухмыляется: ну что, упарился, передохнуть захотелось? Ну, это мы мигом устроим в лучшем виде.
Что жизнь моя!? Да паровоз, которому вечно не хватает вагонов, чтобы отвезти на кладбище скопившееся за годы барахло.
Когда мы отбудем пожизненный срок бытия, прошлое выходит на свободу и тут тебя и разденут, и разуют и выжмут из тебя все добро нитки, о чем помалкивали, опасаясь сдачи.
Старость извращает чувства в предчувствия, предчувствия в предрассудки.
Старость траур по остаткам надежд.
Жизнь