Кто-то предложил пить «Фраппе». Маша не знала, что это такое, но, присоединившись к общему желанию, тоже согласилась, хотя в ее голове и так уже хватало неустойчивости после выпитого вина. Она не видела, как готовили этот напиток французских студентов, а если бы и видела, то все равно ничего бы не поняла, но когда ей подали стаканчик, храбро выпила его залпом, как это делали другие. Она боялась, что он будет горьким, но на вкус это было как шипучий лимонад, целый стаканчик которого легко залился в разгоряченную впечатлениями Машеньку. Степан, наблюдавший за этой процедурой со стороны, видел, как готовилось это пойло, которое все здесь хлестали из граненых стаканов по двести пятьдесят грамм. Эта «амброзия» состояла из смеси водки, сладкого ликера и шампанского, которую, зажав стакан рукой сверху, изо всех сил встряхивали на весу, а потом стакан еще ударялся о стол. От этого удара смесь вспенивалась – тут-то и нужно было ее пить. Когда Степа увидел, что Машка выхлестала целый стакан этой смеси, он поднялся и пошел за ней. Тут он поступил совершенно правильно и своевременно, потому что успел увести Машу из-за стола и довести до туалета еще до того, как ее начало рвать.
Так плохо ей никогда не было в жизни. Сначала ее выворачивало в женском туалете, где, слава богу, никого не было, потом по дороге – в кустах, тогда запасливый Степан дал ей салфетку. Когда они дотащились до гостиницы, Маша невероятным усилием воли сама попросила свой ключ и, стараясь не упасть, дошла от портье до лестницы. На лестнице она закрыла лицо руками и села на ступеньку – идти дальше она не могла. Степану пришлось на себе затаскивать барышню на второй этаж, притом, что девушка вообще не могла идти на своих ногах, говорила, чтобы он ее бросил прямо в коридоре и что она хочет умереть. Когда он дотащил ее до номера, Маша еще раз вырвала в туалете, а потом умирающим комочком, закутавшись в покрывало на кровати, сказала ему сквозь стучащие зубы только одно слово: «Уйди…».
Было поздно, завтрашний подъем планировался в семь утра – спать оставалось всего ничего. Степан завел будильник на половину седьмого, принял душ и забрался наконец в вожделенную, мягонькую кроватку, где простыни пахли свежестью, одеяло было невесомым и очень уютным, а еще в его распоряжении было целых три подушки, на одну из которых он лег, другой накрыл голову, а третью просто прижал к себе, как в детстве он прижимал к себе игрушечного медведя.
Глава 5. О дружбе и взаимовыручке
Маша, тяжело опершись на умывальный стол двумя руками, смотрела на себя в зеркало гостиничного номера. Между приступами она успевала набрать в ладошку немного холодной воды, протереть губы и лицо, прополоскать рот и вытереться салфеткой, иногда еще оставалось несколько секунд ужаснуться на свое почерневшее лицо, выражающее одно только отчаянное страдание. Потом из глубины живота снова