Они отмахнулись, а один из танкистов ответил:
– С этим-то металлоломом? Дерьмо! – И показал на свою стальную коробку.
Марш пошел быстрее и приблизился к привычному темпу. Блондин следил за движениями тел товарищей, сидевших впереди. Они клевали носом, сползали вправо, пытались выровняться, но при этом сразу кренились влево, потом резко вздрагивали и на некоторое время замирали прямо, потом нос клевал снова, и голова утыкалась в лобовое стекло. Эрнст недовольно заворчал, потер ушибленный лоб, сел поглубже в сиденье, так, что колени уперлись в лобовое стекло, положил голову на спинку сиденья и подпер ее правой рукой. Дори подмигнул Блондину, указывая головой на своего спящего соседа:
– До еды язык свисал, а поевши – он устал. Давай поспи и ты, Цыпленок.
Блондин поудобнее прислонился спиной и надвинул кепи на глаза.
Цыпленок – так звали его «старики», а молодежь, естественно, вторила им. Цыпленок – потому что он младше по возрасту и по званию. А со своим ростом метр восемьдесят шесть он еще и самый маленький. При этом он не чувствует себя ни слишком молодым, ни слишком маленьким, а кличку ненавидел, как чуму! Но что делать? Если они заметят, что она его раздражает, будут дразнить еще больше. Их, «стариков», всего трое: Длинный Ханс – их командир отделения, Дори и Эрнст. Остальные – Вальтер, Петер и Куно, Йонг, Пауль и Зепп, Ханнес, Уни и Камбала – все «цыплята», «подрост», «эрзац», «овощи», или, как их называли в Лихтерфельде, «детвора» и «отходы»!
А Ханс? Он воздерживался от какой-либо точки зрения. Для него гибель «ЛАГа» началась уже тогда, когда он занимался подготовкой призыва Дори и Эрнста. Блондин улыбнулся. Для Длинного в зачет шла только служба в мирное время! А что было потом, он просто не принимал всерьез. Исключение составляла, быть может, группа, которой пытались привить основные солдатские навыки в батальоне охраны. Службист? В общем-то, нет. Он просто придерживался своего взгляда, и, если здраво рассуждать, он был даже прав, так как немногие «Цыплята» могли выполнить требования службы мирного времени. Но шла война, а для нее годились и второй, и третий гарнитуры. Главное – чтобы был гвардейский рост, а те, кто не хотел лучшего, пришли добровольно. И этого твердо придерживались. Это была традиция, и в этом было виновато название: «ЛАГ» – «Лейбштандарт Адольф Гитлер», или «Длинные бедные собаки»[7]!
Блондин не мог уснуть. Он очень устал, но пребывал в состоянии между сном и бодрствованием, между воспоминаниями и настоящим. Было так, как будто он смотрел кино, сцена сменяла сцену, без переходов, в разных ракурсах и освещении. Один раз резкие и отчетливые, а затем опять размыто-схематичные, а между ними – лица и карикатуры. Товарищи, как они смеются, и как они выглядят, как умирают, голоса, обрывки слов, крики и музыка – полифоническая, ясная мелодия и сильный резкий женский голос… «Я знаю, чудо случится…» С большим трудом он пришел в себя. Он вспотел, и ему не хватало воздуха. Стояла удушающая жара. Солнце