– Волков поделим по чести, – говорил тем временем Лихобор. – Со стрелами – мои, на рожон взятые – ваши.
– Да всех себе забирай, – пожал плечами Кромегость. – Ни рук у меня нынче, ни времени.
– Вы теперь хоть вдоль делите, хоть поперек, – вмешался в разговор вождей старший в отряде Кромегостя. – Проку-то? Покуда вы плясали, заколодели уже все. Ни шкуры с них сейчас толком снять, ни другого чего…
– Слыхал, брат Лихобор, чему дядька Немир учит? – усмехнулся углом рта Кромегость. Тула и налучи он из рук дружинника так и не принял, и левая рука висела по-прежнему. – Ты как в другой раз чужаков, что у тебя зимой зверя бьют, поймаешь, драться погоди – сперва битого зверя освежуйте там, а потом уж за оружье берись.
Лихобор ответил блеклой усмешкой.
– Ты как хочешь, Кр… Кромегость, – по всему, вождь чужаков в последнее мгновение спохватился стряхнуть с языка прилипшее к нему обидное прозвище соседа. – А мы зверя-другого приберем. Мех на шапки сгодится, потроха да жир на разное снадобье, зубы на обереги, жилы на тетиву.
– Дело твое, брат – пожал одним плечом Кромегость, – а нам в дорогу пора. И так в потемках добираться придется.
Лихобор пожевал губами, досадливо кривясь, словно разрываясь между желанием смолчать и рвущимися на язык словами.
– Кромегость, – наконец решился он. – Брат Кромегость! Тут в лесу, недалеко, наша охотничья зимовейка. Там всем нам можно будет переночевать. Буду… буду рад видеть тебя гостем.
Кромегость поглядел на неяркое зимнее солнце, касавшееся верхушек деревьев на высоком берегу реки, качнул головой и ответил:
– А я рад, что теперь зову тебя братом, Лихобор. Ты хорошо придумал, пойдем.
Люди Лихобора – назвались они Берестом, Державою, Одинцом (он-то и хватался за лук), Милонегом и Зыком – быстро повыкорчевали свои стрелы из действительно успевших закоченеть волчьих трупов. Двоих волков – причем из взятых на рогатины людьми Кромегостя – они подняли наверх и там привязали к небольшим саням. Поднялись на склон и новые родичи Мечеслава, и он сам.
Зимовейка и впрямь оказалась неподалеку, припрятанная в склоне холма так, что, не зная, в ельнике вход в землянку и не разглядишь. Лихобор подошел первым, сняв рукавицу, костяшками пальцев постучал в притолоку.
– Пусти, хозяин ласковый, не век вековать, а ночь ночевать.
Только после этого он вынул клин и с немалой натугой отодвинул заметенную чуть ли не до четверти дверь из двух крепких плах. Снял шапку, глубоко поклонился низкой притолоке и исчез в полутьме.