Далее Хеньей описывает одну из своих встреч с Канарисом, который только что побывал на аудиенции у Гитлера: «Он был глубоко взволнован, потому что Гитлер совершенно неверно оценивал положение Советского Союза. Адмирал напрасно указывал ему на потенциальную мощь СССР. Гитлер стоял на своем, утверждая, что уже первый удар приведет Россию к краху. Канарис сказал мне тогда, что, по-видимому, он поступил неумно, открыто отстаивая свою точку зрения перед Гитлером. Канарис, по его словам, сослался и на мнение венгров, совпадавшее с его собственным, и подчеркнул, что Венгрия, являясь соседкой России, ведет интенсивную разведку и очень хорошо информирована о тамошней ситуации… Когда я в конце 1939 г. встретился с Канарисом, я спросил его, как он оценивает обстановку. К моему большому удивлению, его ответ был таким: «Войну мы уже проиграли». И пояснил это так. Победа над Польшей – это лишь частичный успех, и война еще долго не будет закончена. Вместе с Францией и Англией в нее вступят США, а против такой коалиции Германия не устоит… Все венгры, знавшие адмирала Канариса, – от регента Хорти до каждого, с кем ему приходилось иметь дело, высоко ценили его и сохранили о нем добрую память»[53].
Любопытна также характеристика, которую дал Канарису небезызвестный эсэсовец Отто Скорцени. «Канарис был, вероятно, самым трудным партнером на переговорах, с каким я когда-либо встречался. Он показался мне абсолютно непроницаемым. Возможно, он единственно правильный образец разведчика. Интеллект буквально струился у него из глаз, но понять его до конца было невозможно… Ни одного «да», ни одного «нет»; ни черного, ни белого – только одни нюансы. В конечном счете он ни с чем не согласился и при этом, вероятно, добился, чего хотел»[54].
В противовес Скорцени доктор Вернер Бест, бывший с 1935 по 1940 г. начальником III отдела гестапо, вспоминает совсем другое: «В серьезные моменты я не встречал партнера, который бы вел переговоры столь открыто и честно и давал свое согласие так охотно, как Канарис, несмотря на сложнейшие противоречия, существовавшие между нами. В служебных вопросах он был предельно корректен, и в его словах можно было не сомневаться»[55].
Эти заявления позволительно дополнить высказываниями нескольких ближайших сотрудников адмирала. «Воинское воспитание сформировало его, но не смогло нормировать, – пишет подполковник в отставке Прук. – Это был человек… с очень цепким умом и горячим сердцем. Он умел говорить воодушевленно. Его юмор чуть переступал грань сарказма. Удивительны были его способности к языкам… Однажды