Другую половину отпуска я провел в любезном мне Париже. Там Ж.-Б. Морель и Клеман Дюур вновь пророчествовали, что британцы выиграют сами по себе или с помощью американцев. По их мнению, Германии было нечего противопоставить неистощимым материальным ресурсам британцев и американцев, особенно в свете того, что промышленные районы и линии коммуникации в Германии все больше подвергались ударам с воздуха. Я спорил с ними, однако и сам не представлял, как, каким образом мы могли бы победить в войне.
Я вернулся к своему эскадрону, и вновь меня завертел все тот же утомительный, высасывающий силы водоворот. Местные жители часто интересовались у нас, что, по нашему мнению, будет происходить дальше. В умах их царила полная сумятица. Только одно можно было утверждать с уверенностью: эйфория первых дней сменялась тенденцией ко все более трезвой оценке.
Мне хотелось как-то обезопасить свою винную коллекцию, и я попросил барона фон Бёзелагера приютить ее у себя.
– Конечно, конечно, – ответил он, – я утоплю ее во рву вместе с моей. Там никому не придет в голову ее искать.
Позднее, уже в России, я получил письмо от фон Бёзелагера. Он позаимствовал две бутылки шампанского из моих запасов на свадьбу дочери. Мог бы хоть всё взять. Все равно в конце войны тайник обнаружили французские оккупационные войска. «Поганые боши накрали наших вин и коньяков. Все по праву принадлежит нам», – заявили французы, как сказал мне позднее Бёзелагер. Так закончилась моя мечта о большой коллекции французских вин. C’est la guerre[38].
В начале июня, неожиданно и без всякого предупреждения, нашей дивизии было приказано грузиться в эшелоны в Бонне, и после двух– или трехдневного путешествия мы высадились в Инстербурге в Восточной Пруссии. Батальон расквартировали в ближайших деревнях. Я воспользовался случаем навестить друзей в соседнем имении, где несколько лет тому назад, веселый и не знавший тревог, я гулял на свадьбе одного из своих товарищей.
Пожилая дама, которая после смерти мужа одна управляла имением, приветствовала меня.
– В столь печальные времена происходит наша встреча, – сказала она мне с грустью. – Помните, как мы радовались тогда, а теперь боимся долгой и трудной войны с Россией. Понимаете, о чем я? Чего еще не хватает Гитлеру? «Лебенсраум»[39], о котором все время талдычат они с Розенбергом?
Мы шли по пустым и чистым конюшням, словно бы прощаясь со старой и доброй Германией. После обеда моя хозяйка попросила меня:
– Сыграйте, пожалуйста, на фортепиано. Только, будьте добры, что-нибудь веселое и такое, чтобы мне сразу вспомнилось.
Я сел за клавиши в тусклом пламени свеч и сыграл то, что пришло в голову. Глаза старой дамы наполнились слезами. Когда я собрался уходить, она напутствовала меня:
– Прощайте, и пусть Господь сохранит вас!
Сегодня место, где находилось ее имение, находится на территории Польши. Что сталось с ней самой, я, к сожалению, не знаю.
Над