В 1928 г. Ян Кайхой арестовали и вместе со старшим сыном, которому тогда было шесть лет, посадили в тюрьму. Сначала от нее посулами и обещаниями пытались получить сведения о подпольщиках. Затем ее пытали. Ян Кайхой не выдала партийных секретов. Она не согласилась и на минимальное, с точки зрения властей, требование. Ее обещали выпустить из тюрьмы, едва только она сделает заявление о том, что порывает супружеские связи с Мао Цзэдуном. После двухлетнего тюремного заключения осенью 1930 г. Ян Кайхой казнили.
Узнав о смерти жены, Мао Цзэдун сказал: «И сотней жизней не искупить смерти Ян Кайхой». Он отправил деньги, чтобы установили памятник на ее могиле.
Впоследствии Мао Цзэдун переживал случившееся, и не только потому, что очень любил Ян Кайхой, но и из чувства глубокой вины перед ней. В характере Мао Цзэдуна была эта черта: он каялся перед мертвыми, но он не был способен делать это перед живыми. Это было своеобразным проявлением его эгоизма и нарциссизма. В своем внутреннем мире он, вероятно, жалел себя, уходя в мир теней из мира живых людей, обращаясь к теням тех, кто был верен ему.
В 1957 г. Мао Цзэдун написал стихи, адресовав их Ли Шуи, вдове своего погибшего товарища по фамилии Лю. Муж Ли Шуи и жена Мао Цзэдуна пали в объединявшей их борьбе с врагами. Вот эти стихи, которые в свое время партийная пропаганда довела практически до всего населения КНР:
Я потерял мою гордую Ян, а ты лишилась своего Лю.
И вот Ян и Лю легко воспарили на счастливое девятое Небо.
И там они спросили у небесного виночерпия У Гана,
чем же он их угостит?
У Ган выставил прекрасное вино из цветов коричного дерева.
А всегда молчаливая Чан Э, фея Луны,
взмахнула своими широкими рукавами
и поплыла в безбрежной высоте в танце в честь тех, кто верен,
кто верен.
Весть об этом донеслась до мира людей.
А слезы прекрасной феи пролились на землю благодатным
освежающим дождем.
На эти строки бурно реагировала Цзян Цин, новая жена Мао Цзэдуна. Она ворвалась к нему в кабинет и закричала: «Она, значит, у тебя твоя «гордая Ян», а я тогда кем у тебя числюсь?»
Мао Цзэдун, к тому времени изрядно постаревший и отяжелевший, от слов Цзян Цин буквально окаменел.
Нужно здесь попутно сказать, что Мао Цзэдун в подобных случаях, когда кто-то позволял себе возражать ему либо задавать неприятный вопрос, впадал в странную оцепенелость, в своего рода психологический анабиоз. Возможно, это было связано с тем, что он вообще склонен был только к монологу, а диалога и уж тем более возражений просто не переносил. А быть может, это была его защитная реакция на стрессы.
И на сей раз он долго молчал. Страшно побледнел. В руке дымилась половинка сигареты. Наконец