земли», Агни, индийский бог огня, также стоит на «пупе земли», представляющем алтарь, и на нем сам себя приносит в жертву. Коркут как ипостась Тенгри является абсолютным субъектом, принципом, осью этого мира, дарующим жизнь Древом Жизни, его музыка является источником космических и жизненных ритмов. Он приносит в жертву мир – самого себя, свое проявленное состояние. Он – Смерть, уводящая души в мир иной. «Пуп отождествляется с «троном», местом, где находится Вседержитель Мироздания. Как правило, в семитской мифологии… «трон» охвачен змеей… Если трон – символ мирового центра, то змея символизирует в данном случае Океан – хаотический водный простор, со всех сторон окружающий землю и стремящийся ее поглотить»
[69]. О символике «трона» – «төр»-а уже было сказано выше. Здесь мы хотим обратить внимание на то, что «трон» – царское сиденье Коркута – находится на воде (символ змеи), и змея в конце концов ужалит Коркута. В индуизме, как отмечает Т. Буркхардт, можно выделить два символизма «трона». Трон, представляющий цитату зооморфного стиля, «львиное сиденье», находящееся на твердом основании, символизирует развернутый мир, статическое равновесие покоренных природных сил. Лотос, плавающий на воде, «лотосное сиденье» или, как выражается Коран, «Трон Бога на воде», символизирует свернутое, непроявленное состояние мира»
[70]. «Абсолютная центральность позиции «светового» или «огненного» человека позволяет отождествить его с совершенной полнотой возможностей нашего мира, всегда заведомо превышающих любую действительность»
[71].
Можно сделать вывод, что в эпизоде жертвоприношения желмая и в «сидении» на воде зашифрована информация о переходе Коркута-ипостаси от проявленного состояния к непроявленному. Последующие эпизоды, связанные с пребыванием Коркута на воде, подчеркивают его неучастие в происходящем. На берегах реки разворачиваются войны, от голода и жажды гибнут женщины и дети, а Коркут играет на кобызе. Он сочувствует несчастным, но все, чем он может им помочь, это кюи – кюи о смерти, страданиях, бренности этого мира. Все это выглядит странно, если учесть, что Коркут считается учителем шаманов, отличающихся активно-деятельным отношением к реальности. Как уже отмечалось, Коркут в фольклорных легендах никогда не камлает и, в сущности, бессилен помочь кому-либо. Считать ли это влиянием мусульманских миссионеров? Как совместить эти эпизоды с легендами, в которых, соревнуясь с Мусой, Коркут из костей оживляет съеденную лань?
Если вспомнить Коркута огузского эпоса «Книга моего деда Коркута», бросается в глаза следующее обстоятельство: Коркут ничего не делает. Растут дети, начинаются и заканчиваются войны, погибают или попадают в плен герои, женятся, ссорятся, похваляются… Лишь Коркут остается бездейственным. Есть, правда, эпизод, в котором он отправляется сватать невесту одному из героев, точнее, напомнить о том, что невеста была засватана. Вот и все. Это исключение, скорее, подчеркивает общий
