Жизнь Микеланджело. Ромен Роллан

смерти. Он не обольщался сладостью победы, но, ради собственной славы и славы своих близких, поклялся победить. Семья была большая, а содержать ее приходилось ему одному. Родные донимали его денежными просьбами, денег ему недоставало самому, но из гордости он им никогда не отказывал. Он готов был продать себя в рабство, лишь бы послать близким столько, сколько они требовали. Здоровье его уже пошатнулось. Дурная пища, холод, сырость, непосильный труд подтачивали организм. Его мучили головные боли, на боку появилась опухоль[67]. Отец упрекал Микеланджело за его образ жизни, как будто сам не был виновником многих трудностей, выпавших на долю сына.

      «Все мучения, которые я претерпел, я претерпел только ради Вас», – писал ему впоследствии Микеланджело[68].

      «Все мои заботы, все до единой, вызваны только любовью к Вам».[69]

* * *

      Весной 1501 г. Микеланджело вернулся во Флоренцию.

      Лет за сорок до того попечительство собора (Opera del Duomo) передало скульптору Агостино ди Дуччо глыбу мрамора невиданных размеров, с тем чтобы он изваял из нее статую пророка. Работа была прекращена в самом начале, и никто после Дуччо не желал за нее браться. Взялся Микеланджело[70]. Из этой мраморной глыбы он высек своего исполинского «Давида».

      Рассказывают, что, когда гонфалоньер Пьетро Содерини, заказавший Микеланджело статую, пришел на нее посмотреть и, желая показать себя знатоком, сделал несколько замечаний, в частности нашел, что у Давида толстоват нос, Микеланджело поднялся на мостки, набрал горсть мраморной пыли и, делая вид, что работает резцом, стал понемногу сыпать пыль, но, конечно, и не подумал притронуться к статуе и оставил нос таким, каким он был. Затем, повернувшись к гонфалоньеру, сказал:

      – А теперь как?

      – Теперь мне ваш Давид нравится куда больше, – ответил гонфалоньер. – Вы вдохнули в него жизнь.

      Тогда Микеланджело усмехнулся и молча спустился с лесов.[71]

      И в самой статуе чувствуется это молчаливое презренье. «Давид» – это бурная сила в миг покоя. Он исполнен высокомерной грусти. Ему тесно в стенах музея. Ему нужен простор, вольный воздух, нужна ярко освещенная площадь, как говорил Микеланджело[72].

      Двадцать пятого января 1504 г. коллегия из художников, в которую вошли Филиппино Липпи, Ботичелли, Перуджино и Леонардо да Винчи собралась, чтобы определить наиболее подходящее место для статуи. По просьбе Микеланджело решено было установить «Давида» перед дворцом синьории[73]. Перемещение мраморной громады поручили соборным архитекторам. Вечером 14 мая, выломав часть стены над дверями дощатого сарая, где стояла статуя, гиганта извлекли наружу. В ту же ночь городская чернь забросала «Давида» камнями, намереваясь, очевидно, разбить статую. Ее пришлось усиленно охранять. Подвешенная на канатах в предохранение от толчков, статуя, слегка покачиваясь, медленно подвигалась вперед. Потребовалось целых четыре дня, чтобы передвинуть ее от собора к палаццо Веккио. В полдень