С того вечера он стал реже появляться в деревне. Как всегда перед началом работы, он много гулял, наблюдал, или сидел в саду с термосом травяного чая. Если кто-то заговаривал с ним, Бродяга отвечал рассеянно, а потом вдруг неожиданно спрашивал: «Почему ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя?». Люди пугались этого вопроса и в то же время ждали его. Им хотелось объяснить, рассказать, доказать, что именно они, а не кто-то другой, достойны портрета. Художник спокойно слушал и молча кивал, запоминая. И никто не мог понять, о чем же он думает.
Бродяга жил в деревне уже почти две недели. Он знал, что дольше оставаться нельзя. Люди, которые старались показать себя с лучшей стороны в первые несколько дней, скоро начнут коситься друг на друга с недоверием и шептать друг о друге гадости, лишь бы избавиться от соперников. Художник не хотел этого. Однажды, в каком-то городе, он уже совершил эту ошибку – остался слишком надолго. А когда написал портрет и ушел, люди не могли смотреть друг на друга от стыда за свои поступки.
Пришла пора выбирать.
Бродяга думал об этом, подходя к лавке. Вдруг он услышал доносящуюся оттуда брань. Без всякого удивления художник узнал голос своего сварливого соседа.
– Вранье! – кричал старик Абнер – У тебя на полках лежит свежий хлеб, а мне ты суешь вчерашний!
Перед ним на прилавке лежал унылый каравай. Лавочник спорил, уперев руки в бока:
– Уж я-то знаю, где какой хлеб! И не ошибусь! Это свежий хлеб, как раз для тебя.
– Да об него мыши зубы сломают, не то, что такой старик, как я! Нет у тебя совести. – Абнер топнул ногой. – Поменяй каравай!
– И вовсе не такой уж ты старик, как тут расписываешь. Не стану менять!
Так они кричали друг на друга, когда в лавку вошел художник.
– Доброго дня, – сказал он – Дай-ка мне хлеба, Горан.
Лавочник тут же потянулся и снял с полки еще теплый, дышащий каравай. Художник поглядел на свой хлеб и вдруг повернулся к Абнеру:
– Послушай-ка, сосед. Я собрался жарить тосты, а хлеб у меня для этого совсем не подходящий. Слишком уж мягкий. А вот твой мне будет в самый раз. Не согласишься ли ты оказать мне услугу и поменяться со мной?
В лавке воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность, когда Абнер, наконец, заговорил.
– Я окажу тебе услугу, сосед, – сказал он медленно. – Если ты в ответ окажешь услугу мне.
– Конечно, – ответил художник, с улыбкой глядя ему в глаза.
Лавочник ахнул. Но ни художник, ни Абнер, не обратили на него внимания.
Старик вытащил из своей огромной сумки ароматный сверток:
– Каждое лето я собираю травы на зиму. В этот раз, видишь ли, я собрал слишком много мяты и мелиссы. Хранить негде. Обычно я отдаю излишки аптекарю, но у него, оказывается, у самого достаточно. Окажи мне услугу, забери их себе, чтоб не пропали.
– С радостью, –