– Отвечай за отца, полюбившего подлую водку
после смерти двух ног, сгинь в текущей под нами реке,
фриц, с пугливой улыбкой ловящий гнилую обмотку
размотавшуюся на мальчишеской тощей ноге.
«Я хочу описать восприятие мая подростком…»
Памяти писателя
Бориса Владимировича Попаригопуло
Я хочу описать восприятие мая подростком.
Он не знает еще, что и май – только месяц в году.
Но движение липы, взмывающей над перекрестком,
он уже ощутил, и душе его – невмоготу.
Как сова на мышонка, глядит на беднягу экзамен.
Но семейной нужде благодарен, встаю из-за книг.
Квартирующий старый писатель, роняющий «Амен!»,
этой дивной латынью венчает паденье вериг.
Нет, покуда свежо. Но колышутся стекла вдоль клиник.
А еще потоньшают стволы. А еще прилетит
слаборазвитый ветер и, как невезучий алхимик,
в серебро одуванчиков золото вдруг превратит.
Легкий мел на асфальте под красною туфелькой ловкой
подчеркнет, что весна – прошлогодней весне не чета.
Не здоровайся с этой раскосой шальной полукровкой –
Фенимором и прерией веет ее красота.
Фенимором! И ты, поспевающий за клопомором
до закрытья аптеки, – ты полон счастливой тоски,
при которой да сгинет вся мразь бытовая по норам,
да ползут по просторам лишь майские только жуки!
Странный ветер предчувствий струит этот месяц-предтеча.
Трын-трава с мандрагорой сплели ароматы в один.
Сон со стыдным объятьем, крахмальным мечтам не переча,
вызревает махровым бутоном средь мартовских льдин.
И в небесной игре, в палисадниках старых домишек,
в махаоне на ставне погодинской тихой избы
вдруг сквозит обещаний такой беспощадный излишек
и такая нехватка немедленных жестов судьбы…
Как его оценить: глубина безнадежная, вздор ли
этот ветер, который я пью и в котором тону?
Кто же знает, что сладкий комок в отгорланившем горле
лучше слова и музыки явит мне эту весну.
Школьный выпускной бал
Того, что пьют обычно стопкой,
хватив из кружки из пивной,
стеклянный, оловянный, стойкий,
солдатик банды выпускной,
я шел сквозь бал. Теловерченье
таило сладостный искус.
В раздельном подлом обученьи
был свой кривой, но твердый плюс.
Шарфы с неведомою целью
с девичьих вдруг слетали плеч.
И завуч видел панацею
в том, чтобы классы уберечь
от непредвиденных событий,
верней, предвиденных лишь им,
врагом и знатоком соитий,
объятий недругом большим.
Но он один, а классов много.
И под июньскою луной
в стенах учебного чертога
то