Культуру. Хотя – какую к чертям культуру,
По сути – абсурд, по форме – почти ответы.
Под тяжестью мыслей гнутся прямые речи.
Здесь истину, низведённую до трюизма,
Закапывают в ноктюрн, зажигают свечи
И дышат на ладан в рамках сюрреализма.
Всё это – лишь в перспективе. Оракул где-то
Умеренно сбоит, врёт, что в одном циклоне
Нам вместе уже не быть, но в контексте света
Я вижу слепую тьму… и лицо… на фоне.
Корабли всех святых
Корабли всех святых бороздят перспективу ада,
А по кафельной плитке скачут вмятины и рубцы.
Никому из живых ничего, ничего не надо.
Вот такие вот все фаталисты и молодцы.
Человек в защитном костюме выходит из дома,
Он предельно устал от бессмысленности углов.
Он пытается пообщаться хоть с кем-то снова…
Но не помнит понятных окружающим слов.
Человек сидел дома со времён монгольского ига,
Он общался о смерти с бессмертным своим котом,
Они оба считали, что мир снаружи – низшая лига,
Но не знали, насколько. А дело – именно в том.
За минувшие годы стало всё многократно хуже.
Особенно музыка, на что он обратил внимание.
Но страшнее всего, что низшая лига снаружи —
Непонятна, да и вряд ли заслуживает понимания.
Кот успел хорошо подготовить его к походу:
«Вот защитный костюм, пистолет и противогаз».
Человек не раскрыл себя, не открыл свободу…
Только массу проблем из-за всяческих биомасс.
Он не этого ждал, не об этом скучал веками,
Он уходит из этого мира в холодный, загробный дом,
Где бессмертный загробный кот говорит стихами
Обо всём, что внутри человека покрылось льдом.
Никому из живых там опять ничего не надо.
Все довольны собой, все действительно молодцы.
Корабли всех святых бороздят перспективу ада,
И по кафельной плитке скачут вмятины и рубцы.
Дамаск
«Бог плюётся косым дождём». А у нас в Дамаске
Корабли бороздят просторы театра кукол.
И какой-то пацан в советской хоккейной маске
Постучал в мою дверь и мёртвым меня застукал.
Я слегка удивился, то есть воскрес не сразу.
Я ходил по квартире, думал, чем похмелиться.
Я настолько убитым не был ещё ни разу,
Потому и не помню сны, имена и лица.
Он сказал, что меня убили в минувшем марте.
Если так, почему я помню, как пил в июле?
Где все те, кто когда-то стояли со мной на старте?
Мне б на финише знать, кому не хватило пули.
Мне б на финише знать, откуда по мне стреляли?
Почему я воскрес, если это была не кома?
По моим прикидкам, во мне килограмма четыре стали,
Меня можно сдать в пункт приёма металлолома.
Почему я настолько плох? Почему в Дамаске?
Почему в этих комнатах нет ничего спиртного?
И