– Гора называется Монте-Роза не потому, что она розового цвета, – объяснял он. – Раньше это слово означало “лед”. “Ледяная гора”.
Потом он перечислял мне все четырехтысячники с востока на запад, всякий раз заново, потому что, прежде чем подниматься на вершины, я должен был научиться их узнавать и долго о них мечтать: скромный пик Джордани, возвышающаяся над ним Пирамида Винсента, Бальменхорн, на котором стоит большая статуя Христа Вершинного, Паррот – с такими нежными очертаниями, что их и не разглядишь, потом благородные пики Ньифетти, Цумштайн, Дюфур – три остроконечных брата, два пика Лискамм, соединенные гребнем-людоедом, потом изящная волна Кастора, строптивый Поллукс, резная Черная скала, невинные с виду пики Брайтхорн. Последняя, западнее всех, – вершина Червино, которую отец называл “Большая колючка”, словно престарелую тетушку. Южнее, на равнину, он смотреть не любил: там висело августовское марево и где-то, под серым колпаком, изнывал от жары Милан.
– Все выглядит таким крохотным, правда? – говорил отец, но я не понимал. Не понимал, что в этом величественном зрелище кажется ему крохотным. Или ему казалось крохотным что-то другое – то, о чем он вспоминал, когда был наверху. Впрочем, хмурился отец недолго. Докурив, он вытаскивал себя из болота собственных мыслей, собирал вещи и говорил: – Пошли?
Мы спускались бегом, рискуя сломать шею на крутых участках, издавая воинственные крики и улюлюкая, как индейцы, так что часа через два мы уже болтали ногами в деревенском фонтанчике.
В Гране мама продолжала расследование. Я часто видел ее на поле, где мама Бруно проводила целые дни. Подняв глаза, я непременно находил ее там – костлявую тетку в желтой шапке, согнувшуюся над луком или картошкой. Она никогда и ни с кем не разговаривала, никто к ней не приходил, пока не появилась моя мама: одна копалась в огороде, другая сидела на пеньке неподалеку, издалека могло показаться, будто они болтают битый час.
– Значит, говорить она умеет, – заключил отец, когда мы рассказали ему о ней.
– Конечно, умеет. Мне немые еще не встречались, – ответила мама.
– Жаль, – сказал отец, но мама была не склонна шутить. Она обнаружила, что в этом году Бруно не закончил первый класс средней школы, и очень рассердилась. В школу он не ходил с апреля. Было ясно, что, если не вмешаться, его образование на этом закончится. Подобные истории вызывали у мамы возмущение, где бы мы ни находились – в Милане или в горной деревушке.
– Всех не спасешь, – сказал отец.
– Но ведь тебя кто-то спас, или я ошибаюсь?
– А как же. Но потом мне самому пришлось от них спасаться.
– Зато ты учился. Тебя ведь не отправили в одиннадцать лет пасти коров. В одиннадцать