– Не более двенадцати часов. Их убили где-то между десятью и одиннадцатью часами вечера. Никто из них еще и спать не ложился. Все бодрствовали.
Гущин внимательно осматривал следы взлома на дверях террасы. Он был мрачен.
– А следы?
– Земля на подоконнике и на полу. И здесь, у дверей. Мы взяли образцы. И из сада тоже образцы. Но и так все ясно. Убийца вошел в дом здесь. Входная дверь у них новая, с двумя замками. И там все заперто было изнутри. И даже цепочка накинута.
Катя вспомнила, как они с Гущиным осматривали эту входную дверь в прихожей. Да, крепкая дверь. Такую не взломаешь.
– Какой смысл там все укреплять, а здесь на террасе оставлять это старое гнилье? – Гущин постучал по двустворчатой двери.
– Дом-то очень старый, – заметил начальник УВД. – Первомайская построила его в пятидесятом году. Говорят, ей сам Сталин подарил этот участок здесь, в «Светлом пути». Как лауреату его же, Сталинской премии.
Катя оглядела террасу. Да, старый дом. Пусть снаружи и обшит новомодным белым сайдингом, и ремонт внутри делали, и сантехнику меняли. Но дом стар и дряхл. И это лезет из всех щелей – его деревянное нутро. Очень много старой антикварной мебели, явно купленной еще в советских комиссионках, когда творческая интеллигенция покупала павловские кресла и диваны из карельской березы, старинные столы, консоли, тумбочки, хрустальные люстры с подвесками. Новая современная мебель как-то теряется на старом фоне и явно проигрывает.
– Ладно, осматривайте тут все, фотографируйте. А мы пойдем глянем на остальных. – Гущин обернулся к Кате: – Релиз для журналистов составишь очень краткий. Никаких фактов, никаких подробностей. И про эти двери тоже молчок.
– Я поняла, Федор Матвеевич. Как скажете.
На кухне они увидели внучку Анаис. И Катя подумала, что не забудет этого зрелища до конца жизни. Но еще более ужасное зрелище ждало ее в кабинете, который они осматривали последним.
А на кухне действительно царил разгром. Стулья обеденного стола были все опрокинуты. И тело двадцатипятилетней девушки словно пряталось между ними, как и тело ее убитой матери.
– И здесь три огнестрельных ранения. Но здесь стреляли дважды в грудь и один раз в голову. И она, в отличие от матери, видела стрелявшего, – сказал начальник УВД.
Катя на ватных ногах приблизилась к телу Анаис.
Такая молодая. Рыжие густые волосы – прекрасные волосы русалки, разметавшиеся по кухонному полу, но в остальном…
Анаис Первомайская-Кулакова была полной девушкой. Килограмм восемьдесят, не меньше. Массивные бедра, пышная грудь, складки, складочки. Катю поразили ее широко раскрытые светлые глаза. Висок был раздроблен пулей. И эти маленькие дырочки с запекшейся кровью на груди слева, в области сердца, куда убийца всаживал выстрел за выстрелом… И опять – крови мало.
Анаис была одета по-домашнему – в серые фланелевые хлопковые брюки и розовую толстовку с капюшоном «Хэлло Китти». Улыбающаяся