– Ich bin Sapper, Herr Offizier! Und Sie – auch, – вытянувшись, браво доложил худющий и сутулый вестфалец с густыми пшеничными усами. – Ми есть саперы, я, я!
– Отлично, – Давыдов потер руки и повернулся к телегам. – Ну, что там есть-то, братцы?
В захваченном обозе, состоявшем из дюжины тяжело груженных возов, нашлось много всякого добра: мешки с мукой, пара ящиков вина, корзины с яйцами, явно реквизированными у местных крестьян, и много всего прочего. Особенно обрадовал партизан фураж – овес для лошадок.
– О, це добре! – радостно ухмылялся здоровенный казак, пересыпая трофейный овес на ладони.
– Добре-то добре… – подойдя, заметил плечистый здоровяк – один из казацких командиров, хорунжий Епифан Талаев. Епифан был из простых казаков и своим заработанным потом и кровью званием, пусть и невысоким, но офицерским, по Табели о рангах равным подпоручику, гордился нешуточно.
– Добре-то добре… Однако, господин подполковник, что мы с этими коняками делать будем? Опять же – телеги куда денем? Сожжем?
Давыдов повел плечом:
– Отчего же сожжем, хорунжий? И телеги, и тяжеловозов этих крестьянам местным раздадим. Уж они-то трофеи сии к делу пристроят!
– Они-то пристроят, ваш-бродь, – подал голос еще один казачий урядник, не Ситников, а другой – Крючков. Тоже Иловайского полка казак, только не из пятого, как Ситников, а из десятого.
– Они-то пристроят, только вот французы придут – снова отберут все!
– Это может быть, – покачал круглой головою хорунжий. – А может и не быть. Крестьяне-то наши – хитрованы еще те! Ежели что – все трофеи спрячут.
– Смотрите-ка, смотрите! – внезапно закричал от крайней телеги корнет. – Господин подполковник! Взгляните-ка…
Действительно, было на что взглянуть. Вся телега была заставлена сундуками, полностью забитыми золочеными ризами, рясами, кадилами и всем таким прочим, явно награбленным в церквах. Даже иконы – и те имелись. Лежали себе в сундуках, таинственно сверкая золотыми и серебряными окладами.
– Вот ведь нехристи! – тихо присвистнул хорунжий. – Правду люди говорят – этот Хренапард-Бонапарт – исчадье адское.
Все тщательно осмотрев, партизаны заворотили обозы и, выстроив немногочисленных пленных в колонну, тронулись в обратный путь. В высоком ярко-бирюзовом небе вовсю сверкало солнце… правда, золоченые пуговицы на доломане корнета Розонтова сверкали куда как ярче!
Юный корнет явно гордился своей формою, постоянно чистил ее самолично, не доверяя ординарцу, и результат, что называется, был налицо. Коленька выглядел на все сто – как на картинке… вот только бы усы… Но зато все остальное сияло так, что больно было смотреть.
Ехали не быстро, приноравливаясь к тяжелой поступи неторопливых обозных коней, лишь корнет, понукая лошадь, то и дело вырывался вперед и снова возвращался обратно.
– Ах, Коленька