Его мир внутренний был совершенен и прекрасен.
Любил он одиночество, людей же не чуждался,
Себя не огораживал стеною отчужденья,
Его лик ясный от радости словно улыбался,
Спокоен был, но двигался всегда по принужденью…
Стихи просто полились из меня рекой, и мне казалось, что я понимаю сущность даоса, так как я сам становился этим даосом, и мог экспромтом сочинить стих на любую тему, что уже само собой говорило о моей принадлежности к этому высокому сообществу. Я декламировал внутри себя эти пришедшие мне в голову стихи, рисуя в моём воображении их лица, выражавшие великую любовь ко всему живому, и со временем начинал понимать, что и сам я похожу на них, и даже имею в себе те же черты, как у них, потому что они всегда были для меня эталоном подражания:
Он знанья временем считал, а тело – наказаньем.
А добродетелью считал согласие с другими,
Когда ж делился с кем-то в разговоре своим знаньем,
Считал то покореньем гор с собратьями своими.
То, что любил, что не любил – было ему едино,
В единстве, иль не единстве – единым оставался,
Он следовал природному, держался середины,
Среди всех настоящим человеком назывался.
Странный сон
(Отрывок из авторского романа «Пагода журавлиного клёкота)
Однажды мне приснился сон, как будто бы я попал в Китай во времена Петра Первого и оказался на приёме китайского богдыхана Канси в составе делегации французских иезуитов. Сон был настолько явственным, что я потом его описал в своём романе "Пагода журавлиного клёкота". На приёме рядом с императором я увидел даосов – его советников.
«Так вот, значит, какими являются бессмертные на самом деле! – мысленно восхитился я, глядя на них, – наконец-то я в их лицах обрёл родственные души, и после долгого ожидания услышу их бессмертные речи, и они откроют мне все тайны мироздания и обретения вечной жизни, каких я ещё не знаю, и какие с их помощью надеюсь узнать».
Император Канси, сидящий во главе стола, улыбался и смотрел на даосов и иностранных гостей с отеческой добротой. Он сделал кивок в нашу сторону, и тут же заговорил один из французских иезуитов. Он тихо задал какой-то вопрос, но я его не расслышал.
– Понятно, – сказал иезуитский монах Клод де Висделу, сидевший в самом конце стола рядом со мной, – я некоторое время жил в Индии и изучал йогу. Поэтому мне довольно легко понять их учение. Индийские йоги постепенно добиваются совершенства, переходя от одной стадии к другой, и достигают того же эффекта, что и даосы. Вначале они становятся бескорыстными, затем обретают состояние радости и любви, потом концертируют своё восприятие и приобретают особые знания, берут они их из ничего, то есть, проникают свои умом в скрытые тайны мироздания, и в конце концов, у них наступает освобождение от всего и пробуждение. Они видят внутреннее солнце и становятся просветлёнными. По-видимому, пути к просветлённости во всём мире одинаковы, но здесь, в Китае, даосы владеют особыми способами получения знания, которые позволяют им обретать