Партийная демократия, которая, как правило, связывает друг с другом граждан и политических лидеров и дает им платформу для участия, в настоящее время ослабевает; из-за этого выборы и избирательные кампании приобретают в современном демократическом устройстве больше ритуальные, чем практические функции (Katz and Mair, 1995: 22)[5]. Это ослабление выражается, с одной стороны, в уклонении граждан от активного участия и преданности традиционной политике, а с другой – в уходе политических лидеров в иные институциональные сферы. Отметим сразу же две важнейшие особенности этого процесса. Во-первых, с точки зрения политики на местах, увеличивающийся разрыв между правителями и управляемыми способствовал росту числа популистских требований, ставших в настоящее время особенностью многих развитых европейских демократий: например, ультраправые Народная партия в Дании или Партия прогресса в Норвегии, Штрахе в Австрии и Вилдерс в Нидерландах, Де Винтер во Фландрии и Ле Пен во Франции, а также Блохер в Швейцарии и Босси в Италии. Каждый из этих вызовов политическому мейнстриму имеет свои национально-специфические идеи, предложения и интересы, часто сфокусированные вокруг распространенного чувства ксенофобии, расизма и защиты культуры и обычно возникающие на правом крыле политического спектра (Mudde, 2008). Но каждый из них также отмечен общей и довольно явной враждебностью к тому, что в соответствующих странах считается национальной политической элитой. Другими словами, я утверждаю, что из-за разрыва, возникшего в результате взаимного уклонения, впервые в послевоенной политической истории политический класс сам по себе стал политической проблемой в ряде демократических стран.
Вторая особенность – частично причина, частично следствие отчуждения – проявляется в такой тенденции публичной политики,