– Да пожалста, – говорю. Но заканчивать разговор на этом неловко будет. – То есть все остальные одинаково получают, что ли?
– Ну ещё Алтонгирел. Он же духовник, и его в этом никто заменить не может, так что он, конечно, тоже надбавку получает.
Ну а куда же без него, родимого! Не удивлюсь, если он получает больше, чем сам Азамат.
Тирбиш начинает что-то мурлыкать под нос, разминая тесто. Соображаю, что это, пожалуй, первый раз, когда я вижу парня моложе себя за готовкой. И он сказал, это все умеют? Видимо, на Муданге с полуфабрикатами плохо. Ни один землянин в здравом уме в космосе с тестом возиться не будет, купит готовые пирожки и погреет. Я и на Земле-то, кроме мамы, мало кого знаю, кто готовит, даже по праздникам. Умиротворяющее занятие, но уж очень долгое. А этому вон нравится, похоже.
Он тоже высокий, как все муданжцы, примерно с Алтонгирела, капитану по подбородок. Волосы стрижёт чуть ниже ушей. Кстати, вчера за обедом, когда вся команда собралась, я поняла, что длинные волосы носит хорошо если половинанаёмников, и то старшая. Молодняк щеголяет всякими навороченными хохлами и чёлками, у некоторых даже перекрашенные пряди есть. Тирбиш, впрочем, не из тех, кто выпендривается. Лицо у него круглое, с крупными чертами и совсем слегка монголоидное. Если не знать, что муданжец, так и не догадаешься.
Он подходит к плите и зажигает огонь. Я аж подскакиваю.
– Ой, газ! – говорю удивлённо. В космосе?!
Оборачивается, глаза по семь копеек:
– Что? Где?
– Я говорю, плита газовая! Я думала, электрическая…
– Газовая? Не-ет, – смеётся облегчённо. – Это не газ. Это… э-э-э… горячий камень. Вот, смотрите.
Достаёт откуда-то из тумбочки диск, больше всего похожий на конфорку электрической плиты. Тёмный такой, тяжёлый. Вы хотите сказать, что это он горит?
– Он не горит, – объясняет Тирбиш. – Только светится синим слегка, когда греется.
Присматриваюсь к плите: и правда никаких языков пламени, просто ровное свечение, хотя цвет точно как у газа. С ума сойти. Интересно, что это за хрень.
– Его у нас на Муданге добывают, – продолжает Тирбиш, – и все плиты из него делают. Одна такая пластинка примерно год работает, потом менять надо.
– А что будете делать, когда весь пережжёте? – спрашиваю с национальным земным пафосом устойчивого природопользователя.
– Отвозим обратно, где добыли. Пару лет полежит, и опять жечь можно, – пожимает плечами Тирбиш. Дескать, это же очевидно.
Хорошо устроились. Я тоже так хочу, чтобы только за перевозки платить. Небось они там уже столько этих дисков настрогали, что и заново выпиливать не надо, просто свои же старые забираешь, когда понадобятся.
По-хорошему, хватит мне мешать повару, надо уже идти отсюда. Но дел-то у меня никаких нет и даже безделья нет, а от вязания я за неделю и так охренеть успею. На моё счастье, тут в кухню заходит давешний кудрявый юнец.
– Тирб… А, здравствуйте, Лиза, – кивает мне. – Я Эцаган.
– Очень приятно, – говорю.