Никто из присутствующих, я думаю, не поверил ему, но все с интересом слушали слова этого странного пришельца с зелёным лицом.
– Здорово! – вырвалось у меня. – И что же дальше?
– А дальше реакция не замедляется, обратное действие развития продолжается вплоть до состояния эмбриона и кончается тем, что человек распадается на женскую яйцеклетку и мужской сперматозоид, которые погибают, не найдя подходящей для себя среды.
– Судя по вашему описанию, можно подумать, что вы уже производили опыты с вашим препаратом?
– А как же! – возбужденно вскричал юный гений. – В начале опытов я не рассчитал дозу и испробовал этот препарат на одной девяностолетней старухе, так она на моих глазах превратилась в молоденькую девушку, а потом растаяла, как снежная баба. Финал вам известен.
От удивления многие из нас открыли рты.
– Так что же, – воскликнул буддист, – она регенерировалась до состояния эмбриона?
– Хуже. До состояния женских и мужских клеток.
– Невероятно! – восхитился я. – И вы тоже приняли этот препарат?
– В том то и дело, что у меня не хватило ума не применять его на себе.
– Так, значит, вам грозит то же самое?
– Если я не успею ничего придумать, чтобы остановить реакцию.
– А что вы для этого делаете?
– Езжу по индустриальным районам и дышу отравленным воздухом.
– Значит, вы наркоман? И поэтому у вас такой цвет лица?
– Не наркоман, а токсикоман, – поправил меня химик-биолог. – Где я только не бывал и что не нюхал! Дышал метил-меркаптановыми соединениями и парами сероорганики в Байкальске. Должен признаться, что сероводородный запах квашенной капусты совсем недурен на вкус. В Ангарске лечился букетом из пятиста химических соединений, куда входили и сера, и фтор, и хлор, и даже белково-витаминные концентраты, кстати, очень сильные аллергены. Поглощал ртутные пары. Упивался хлоро-органикой и окисями фтора и серы в Саянске и Зиме. Сейчас вот еду в Селенгинск на лечение. Говорят, там какие-то особые испарения сероводорода, выделяемые лесопромышленным комплексом. Главное сейчас для меня – затормозить процесс омоложения. Иначе ещё два-три года, а потом – каюк. Только и держусь на химических запахах.
Присутствующие качали головами, то ли сочувствуя, то ли не веря во всё сказанное этим зеленолицим несчастный учёным.
– О, Боже! – воскликнул я. – До чего же докатился мир! Если так пойдет дальше, то не за горами конец света.
– Намного ближе, – поддакнул мне нищий в лохмотьях.
– Горе от ума, – пошутил токсикоман, весело подмигнув моему соседу.
Мне показалось, что в глазах девушки мелькнула тень страха. Поезд тронулся. За окнами проплывали трубы алюминиевого завода, из которых, даже в темноте было видно, тянулись струйки белого ядовитого