Когда Ивану было лет восемь, я присел к нему на скамейку и спросил, почему он не играет с ребятами. Он ответил, что игры их жестоки, и что ему лучше сидеть одному. «Но разве Бог одинаково не сотворил и людей, и землю? Все создано единым Творцом, и не стоит избегать его созданий», – рассказывал я ему, а он внимательно слушал. Я был тем человеком, к которому он потянулся и который украсил своим появлением его детские одинокие года. «Все создал Бог, – говорил я ему, – все имеет одинаковую ценность и ничего не стоит бояться, но брать в свои руки и создавать реальность вокруг себя». «Кто же тогда Дьявол?» – спросил Иван. «Бог и Дьявол есть одно, – отвечал я ему, – одно зерно, это человек придумал его проявлениям разные имена, человек разделил единое на два. Оттого многие люди боятся собственной тени. Но тебе не нужно ничего бояться: пока ты владеешь собой, твоя реальность у тебя в руках».
Иван присоединился к сверстникам, но те поколотили его. В коротких штанишках, оголявших синяки и окровавленные коленки, он сторонился меня, когда я пришел его навестить. Я рассказал ему, что не нужно бояться боли, что это дорога к единому. Боль отодвигает иные ощущения на задний план и оставляет тебя одного перед несотворенным. И если в это мгновение удается не поддаться боли, проигнорировать ее, происходит касание вечности. Он не понял ничего из того, что я объяснял ему, и только тихонько всхлипывал. Я приобнял его, и он попытался расплакаться. Тогда я отпустил его и сказал, что в момент, когда он дает волю чувствам, единое вновь делится на два, и в мир возвращается Бог и Дьявол, которые даруют страдание.
Иван напоминал меня в детстве: я тоже сторонился людей. Я презирал их. Они были наполнены злобой и жалостью к себе, их настроение было переменчиво и редко соответствовало реальности. Ужас наполнял меня при мысли, что я один из них. Детство прошло в борьбе с собственной человеческой природой, которая мне претила. И лишь со временем мне удалось усмирить презрение и позволить окружающим быть такими, какими они являются. Равнодушие – это нуль, из которого возможно взирать на мир, не теряя безупречности в оценке.
Еще хромая, покупаю новую машину: выбирать не приходится, я беру такой же джип. Эта марка меня никогда не подводила. Она позволяет мне добираться до мест, где маловероятно присутствие человека, где сердце радуется чистоте и первозданности воздуха и земли. Я ложусь ничком, сгребаю лесную пожухлую листву руками и вдыхаю запах. Вековые сосны безразлично взирают на меня, допуская в ветвях игру ветра. Я могу лежать часами, пока не насыщусь уединением и отдохновением от человеческого.
Лежа на земле, обнимая и впитывая ее, я возвращаюсь к временам, когда она была безводна и пуста. И наблюдаю за хитроумным Демиургом, переплетающим две нити, из которых впоследствии будет создано человечество. Нить всего лишь нить, но она переливается цветами, когда наполняет собой землю, когда создает животный мир, и более всего, когда создает