Стоило им остаться без Старика, как Миррина начинала говорить по-гречески. При Старике она говорила по-скифски и с малышкой Одатис – по-скифски, с Арзаком – на родном языке. Так повелось с самого начала.
Старика Миррина не боялась, не верила, что он превращается в волка. Миррина вообще не была похожа на других рабынь. Тихие, покорные, они жались к кибиткам, словно хотели стать тенью колёс. Миррина держалась горделивей жены самого богатого человека в кочевье, не снижала голос, не втягивала голову в плечи и, прикрывая шрам на щеке длинной спущенной прядью, остальные волосы забирала наверх, как носили в её стороне. От высокой причёски стан казался ещё прямее, поступь ещё уверенней.
«Я не рабыня, – повторяла Миррина при каждом удобном случае. – Я эллинка, попавшая к диким варварам в плен».
Арзаку было четыре года, когда Старик привёл Миррину в кибитку и положил ей на руки слабо пищавшую Одатис. Как они сами с Одатис очутились у Старика, Арзак не помнил. Он очень боялся, что сестрёнка умрёт. Она была так мала, что ещё не умела есть. Но Миррина опустила в горшок с молоком клок чисто вымытой козьей шерсти, Одатис схватила его губами и принялась сосать.
С той поры зимнее солнце десять раз сменилось весенним. Для Арзака Миррина стала старшей сестрой. Одатис называла Миррину «мата» – мама, и Миррина любила её, словно родную дочь.
Сейчас малышки не было с ними, её увезли в царский стан. День или, может быть, два надо ждать её возвращения.
Луна катила по небу свой круглый щит. На щите кольцом свернулась пантера. Каждый скиф с детства привык различать круглую морду, мягкие лапы, клыкастую пасть.
Пока звёздная россыпь меняла узоры, Старик раскалил в горне металл. Стала видна огненно-красная полоса, зажатая в плоских щипцах. Заходил молоток. Новый сноп искр рванулся к луне, окружив Старика светящимся голубым маревом.
– Смотри, Миррина, он словно дух.
– Запомни, имя бога – Гефест.
Больше они не сказали ни слова и только смотрели, как ходил вверх-вниз молоток. Удары делались чаще, марево искр тускнело, металл остывал. И в тот миг, когда луна покинула самую высокую из своих стоянок, над головой Старика взметнулся отливавший голубизной клинок.
– Сделал! – крикнули вместе Арзак и Миррина.
Ещё один нетупеющий акинак! Он будет бить и не сломается, будет резать и не затупится, чем больше врагов убьёт, тем злее и тоньше станет. Луна, и заветное слово, и лучший на свете мастер заточили его навечно!
Старик подержал клинок в ладонях над головой, и луна наполнила металл своей силой. Потом он вонзил клинок в землю, чтобы сила земли вошла в металл, потом привязал клинок к поясу. Хотя не ему носить замечательное оружие – приедут из царского стана и заберут акинак, – но пока акинак при нём, Старик привязал его справа, как положено воину, и двинулся в степь. Там он дождётся рассвета и покажет клинок солнцу, чтобы закалили металл огненные лучи.
– Хочу быть, как он, – прошептал Арзак. –