От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю. Мартин Пачнер

числом, пожалуй, было неудивительно, что его смерть оказалась насильственной. Он обрел имя, выступая против навязываемой мудрости[229], и назвал сам себя оводом, не дающим покоя городу, оспаривающим его самые уважаемые традиции – от демократического голосования и назначения по жребию до театральных представлений. Благодаря своим неудобным вопросам он обрел горстку преданных последователей, но нажил себе и много врагов. Рано или поздно кто-нибудь должен был обратить против него закон. Когда это случилось, Сократ сыграл на руку своим врагам, заявив, что просто не в состоянии прекратить делать то, что делал, что его поступками руководит некий голос, звучащий в голове[230]. Присутствующие расценили эти слова как последнюю, самую мощную общественную провокацию, что и повлекло за собой неизбежный результат – смертный приговор.

      Но ученики не собирались допустить смерть своего учителя. Собрав денег, они подкупили тюремную охрану и решили отвезти Сократа в безопасное место. В говорящем по-гречески мире было множество городов-государств и колоний, где он мог бы скрыться и даже преуспевать. Когда же они (видимо, не без гордости) сообщили свой план Сократу, тот изумил их, отказавшись бежать. Он – нонконформист, провокатор, злостный возмутитель спокойствия – счел нужным повиноваться закону[231]. Невзирая на вопиющую несправедливость суда, он твердо решил подчиниться его приговору.

      Это не было простым упрямством. У Сократа были доводы – у него всегда были доводы, – и он провел своих учеников шаг за шагом от посылок к выводу, который они сочли неприемлемым, но так и не смогли оспорить. Он назвал судебный процесс философским диспутом – и продолжал философствовать в тюрьме, перед лицом скорой кончины. Ученики, потрясенные его отказом от бегства, старались не думать о неизбежной смерти наставника, но Сократ продолжал говорить, доказывая им, что смерть – лучшее, что может с ним случиться[232]. Ведь, согласно его собственному учению, философия служит освобождению духа от телесной обузы, так разве смерть не является полным освобождением? И раз он учил, что мир – это всего лишь игра теней, то разве любой философ, жаждущий истины, не должен стремиться к выходу из тени?[233] И продолжал выдвигать аргумент за аргументом, вынуждая их думать о смерти – о его смерти.

      Но наставник хотел большего: он хотел, чтобы они согласились, что смерть есть высшее благо для него. Никто из пытавшихся спорить с ним не преуспел. Даже будучи полностью сосредоточенными, ученики всегда проигрывали диспуты с Сократом. В тюрьме же, угнетенные горем, они не имели ни малейшего шанса. Он же продолжал наступление с разных сторон. «Вы знаете о лебединых песнях? – спрашивал он. – Лебеди, как почуют близкую смерть, заводят песнь такую громкую и прекрасную, какой никогда еще не певали: они ликуют оттого, что скоро отойдут к богу, которому служат»[234]. Ученики, похоже, не замечали ликования – скорее всего, они понимали, что слышат лебединую песнь своего наставника, – но старались