– Но откуда ей стало известно о готовящейся дезинформации, – сделав озабоченное лицо, задумчиво произнес брат.
– Я сказал ей, – признался я.
– Но зачем ты это сделал? – удивился брат.
– Я же не знал, что она связана с Барановым. Утром она позвонила мне на работу и объявила о вашей войне. Чтобы ее успокоить, я ей и сказал, что свиток спрятан в надежном месте.
– М-да, – задумчиво произнес брат, – положение осложнилось. А что у тебя с ней?
– Пока ничего, – пожал я плечами и, кажется, покраснел. – Иногда бегаем с ней по утрам.
– Могу я взять у тебя эту фотографию?
– Нет, – решительно заявил я.– Достаточно и того, что я показал ее тебе. Этот фотоснимок я уничтожу.
– Понимаю, – кивнул головой брат. – Надо предупредить Козлова, а то он положил на нее глаз. Как бы не проболтал чего лишнего. Сегодня он ведет секцию, и они могут встретиться.
– Как? – воскликнул я. – И у него с ней шуры-муры?
– Не совсем так. Я же тебе сказал, что он положил на нее глаз, а не она на него.
И я решил, во что бы то ни стало, побывать на занятиях этой секции.
На этом мы и расстались. Я поехал с Каримом в агентство, а брат повез японцев в гостиницу. По дороге я думал, глядя на злополучную фотографию, что вся эта шпиономания, государственная система слежки друг за другом растлевают людей, превращая ангелов, подобных Светлане, в проституированных Мата Хари.
7. Чвс обезьяны (с 15 до 17 часов дня)
Вернувшись в агентство, каждый из нас занялся своим делом. Карим заперся в фотолаборатории проявлять пленки, я же сел за свой стол расшифровывать магнитофонную запись интервью с Иноуэ Ясуси и писать материал о посещении кладбища членами общества «Ангара-кай». Некоторое время я работал сосредоточенно, но затем на меня навалилась дремота, все треволнения дня ослабили мою сопротивляемость сну, хотелось немного отдохнуть, чтобы собраться с мыслями и оценить по-новому все случившееся. Я уже начал клевать носом. Но не тут-то было. Из лаборатории выскочил ошалевший Карим и заорал:
– Ты только посмотри, что получилось на снимках могильных плит, которые ты заставил меня снять.
Он сунул мне под нос еще влажные фотографии. На них на фоне плит были запечатлены силуэты моих ночных знакомых. У меня волосы встали дыбом на голове. Как сквозь туман, проступали очертания их лиц. Унтер-офицер лежал на плите, закинув ногу за ногу, запрокинув руки за голову, и, казалось, мечтательно смотрел в небо. Фельдфебель полулежал на боку, подперев рукой щеку. Нижняя часть его тела была смазана, но зато явственно проступал его профиль. Солдат же сидел на своей могиле спиной к объективу, его стриженая голова темным пятном проступала на фоне травы. С ума сойти можно!
– Что ты обо всем этом думаешь?
Что можно было об этом думать? Я покачал головой. – Вначале я подумал, что фотопленка бракованная, – стал объяснять Карим. – Но рядом другие кадры