– Ты же знаешь, что с одной можно как-то договориться, но, когда вас много, извини за выражение, вы превращаетесь в неуправляемое стадо.
Оля, кажется, обиделась, но я остался доволен, впервые она говорила со мной о Крабе спокойно. Странное дело, но в тот же день Краб спросил меня, что я думаю об Оле. О, если бы я мог открыть ему тогда душу, поведать о своей пламенной любви, которая сводила меня с ума, может быть, ничего и не произошло. Но вместо этого я допустил ужасную оплошность, сказал Крабу совсем не то, что думал. Из моих слов он заключил, что я к Оле отношусь равнодушно. Почему я так сделал? Да, вероятно, потому, что в ту минуту мне вспомнился стих Овидия: «Опасно бывает хвалить любимую другу. Он и поверит тебе, он и подменит тебя».
Лучше бы я тогда не хитрил с Крабом, а выложил ему все начистоту. Я сам себя лишил своего же счастья. Но тогда мне и в голову не пришло, что все пойдет прахом. Я очень верил в Краба, почти обожествлял его, я даже не подозревал, что у него могут быть человеческие слабости. Он сам говорил мне о предостережении Джордано Бруно: «Кто не хочет быть очарованным, должен быть весьма осмотрительным и ставить сильный караул в глазах, которые, особенно в любви, являются окнами души».
И грянул гром среди ночного неба. Я проснулся, словно кто-то меня толкнул в бок. Некоторое время лежал с открытыми глазами, всматриваясь во тьму. Вдруг мое ухо уловило среди ровного дыхания спящих шорох, я приподнялся на локте и посмотрел в ту сторону. Мои глаза, привыкшие к темноте, различили голову Краба. Краб наклонился к Оле и поцеловал ее в губы. Мне хотелось крикнуть: «Не делай этого!», – но я не мог произнести ни слова. Оля не сопротивлялась, более того, она обняла Краба за шею и притянула к себе.
Утром, когда все еще спали, я тихонько выбрался из дома и вышел на дорогу. Вскоре меня подобрал грузовик и довез до города. За самовольный отъезд из колхоза меня могли исключить из университета, но Краб все уладил, меня даже не сняли со стипендии.
Я возненавидел Краба по-настоящему после его разрыва отношений с Олей. Оля вдруг перестала ходить на занятия, исчезла из города. У меня с Крабом произошло бурное объяснение. Многое я высказал ему тогда. Но даже, когда с моего языка слетали жестокие слова, в моем сердце шевелилась какая-то жалость к нему. Он совсем не оправдывался, напротив, выглядел до такой степени подавленным и беспомощным, а вскоре произошла эта трагическая развязка, после которой я получил его рукопись и записку.
Перечитывая эту рукопись, я сознаю, что замеченные мной тогда странности, происходившие с Крабом, являлись не чем иным, как отголосками таинственных событий, описанных в его рукописи и так повлиявших на его жизнь. Я теряюсь в догадках. Кто он? Пророк или сумасшедший? Если пророк, то ничего не понимаю ни в его мировоззрении, ни в его жизни. Как будто я соприкасаюсь с холодной, чуждой, хрустальной гранью некой далекой поверхности, на которой я не смог бы зацепиться, ни тем более существовать. Как-то, размышляя, я назвал свое видение его мира «окном в область планеты из четвертого измерения». Впрочем, я допускаю, что если существуют