Серии означают для Моне конец фовизма, колористических преувеличений, удач с первого раза и в то же время – увы! – умения отдаться вдохновению первой минуты. Тонкость, мастерство, техника от этого выигрывают: трудно представить себе большее единство и строгость согласованности нюансов. Но чем более тонкими становятся нюансы, тем меньше в них жизни; чем более завершен и отточен эффект света, тем меньше его излучения, тем больше он отступает перед туманом. Известную часть этих произведений спасают не свет, менее интенсивный, чем в предыдущих картинах Моне, и даже не объективность, поскольку предмет исчезает в вечном тумане, а скорее величие усилий художника и воля, которую он проявляет. Именно благодаря этим факторам названные выше картины Моне не перестают быть созданиями искусства.
Писсарро примкнул к неоимпрессионизму, чтобы заняться научной живописью и таким образом окончательно избавиться от всякого романтизма. Создавая свои «серии», Моне идет параллельным путем, на который вступает спустя несколько лет после Писсарро, с целью добиться научной объективности. Но эта объективность осложняется у Моне в гораздо большей степени, чем у Писсарро, различными сентиментальными тенденциями. С 1890 г. мы находим у Моне стремление выразить невыразимое, тайну, чувства столь общие, что они теряют свой конкретный характер и превращаются в абстракции, словом, все то, что составляет сущность символизма конца века. «Стога» представляют собой в одно и то же время неоимпрессионистские и символистские картины. Быть может, именно это противоречие двух тенденций, которое не сумел преодолеть художник, и ограничивает художественную ценность «серий».
С 1890 г. Писсарро отказывается от медленного метода дивизионизма, возвращается к эскизной манере и опять начинает много писать. В 1891 г., когда после смерти Сёра ему предлагают возглавить неоимпрессионизм, он отвечает отказом. Позднее он напишет Ван де Вельде, что он в течение четырех лет «систематически занимался дивизионизмом», потом не без труда отказался от него и попытался вновь найти то, что потерял, не потеряв при этом того, чему научился. Дело в том, что так называемая научная теория лишает живопись всякого движения и жизни, создавая ощущение «мертвенной нивелировки». Мечты Писсарро о «гравюре, вдохновленной ощущением», его восторженная оценка мгновенного и непосредственного ощущения, проклятия, которые он шлет Гогену и религиозному символизму, – все это доказывает, что художник пытается вернуться к импрессионистскому идеалу, к здоровью и правде. 18 ноября 1891 г. он пишет Мирбо: «Когда я смотрю на какую-нибудь свою старую вещь, которой давно не видел, я становлюсь очень снисходительным