– Умой меня, – приказала поняша, раскладываясь поудобнее.
Наташка, как обычно, начала с глаз. Перешла на мордочку, сладко проводя влажным языком по каждой шерстинке. Потом настала очередь шеи, груди – Ловицкой стало трудно дышать, она раскинулась, отдаваясь этой неторопливой, обволакивающей ласке.
За дверью кто-то поскрёбся, потом раздалось тихое поскуливание.
– Ну кто там ещё? – недовольная поняша чуть приподняла мордочку.
– От Жанны Францевны просили передать, – проскулило под дверью.
Поняша вздохнула ещё более тяжко. Портить себе впечатление от утреннего ритуала ужас как не хотелось – Наташка как раз добралась до пузика, разрумянившееся вымечко напряглось в ожидании холи, другие местечки тоже отчаянно зудели. Однако посылка от Жанны Францевны тоже томила и волновала: Панюню заказала себе попонку ещё в прошлом месяце и всё это время буквально не находила себе места, изводя себя мечтами о том, сколько граций добавит ей такая няшная вещь. Примерить обновку было совершенно необходимо, немедленно и прямо сейчас – вот только вымечко и писечка имели другое мнение.
Обессиленная, разрываемая на части противоречивыми желаниями, пони всё-таки собралась с духом и приказала курьеру войти.
Тот оказался молодым енотом, слегка диковатым, – видимо, из свежего отлова. Посмотрев в его добросовестно выпученные глаза, Альбертина подумала, что енотика Жанна Францевна няшила лично: у строгой дамы был характерный стиль, предполагающий развитие в обращаемом не столько восторженной любви к хозяйке, сколько преданности и боязливого послушания. Панюню, наоборот, предпочитала в своей челяди именно восторженную любовь. В руководствах по няшу такую любовь рекомендовалось оттенять почтительным трепетом. Тут Аля честно признавала, что это у неё не самое сильное место. Трепет ей внушить не удавалось. Зато любовь – о, в это она вкладывалась на все свои двести (ну, если честно, почти двести) граций.
Енот аккуратно открыл посылку, достал попонку, встряхнул, показывая товар лицом. Поняша скорчила недовольную мордочку: смотреть заказную вещь не на себе не имело смысла – даром, что ли, она ходила на примерки и цветопробы шерсти? С другой стороны, глупый челядин вряд ли знал о таких тонкостях. IIQ курьера Альбертина оценила на глазок где-то под семьдесят, с уже начинающимся снижением: Жанна Францевна была пусей из первой сотни и к тому же могла себе позволить расходовать электорат достаточно свободно. Она бы уж точно не оставила Наташку дольше одного сезона.
Тут ласковая сука добралась-таки до вымени, и Альбертина захрипела, забилась на подушках, запрокинув прекрасную голову. Мысли разбежались в разные стороны, как стайка рыбок при виде грозной щуки. Последней задержалась та, что надо было приказать еноту остаться