Кукурузный человек. Анатолий – Кавана

Вместе с переехавшей ко мне, в конце неравномерно теплого октября, своей совсем еще юной любовницей Слай (чье изумрудное тело, разрывало разноцветным оргазмом своей похоти мой нежный рот, прорастая в нем черными розами Пакистана, темно-бордового окраса), которая, просила называть себя исключительно – Пичес; и обожаемым мною, карамельным ангелом – Красоткой Си; чей отец, заводской рабочий, с порочной репутацией мошенника, изнасиловал ее в возрасте пяти лет, силиконовым фаллоимитатором… Я излучал ее, когда ей было – шестнадцать, поэтический возраст первой непорочной любви, вознесшийся оловянной спермой моего искупления к маисовому сиропу купольных облаков Тадж-Махала, у нее на лице. Наше тайное место первого знакомства – глухое провинциальное место под названием Шиффланж; талая деревушка на северо-востоке Люксембурга (ее родители рискнули бежать в Европу от неизбежной войны в Боснии, когда, грязные сапоги американских конкистадоров – уже: давили, сапогами незваных джаиров, черепа сербских детей); она ходила босиком, перебирая хрустальными ногами зимнюю грязь бесчестных заплесневелых улиц, и часами смотрела на небо, раскаленное обнаженностью зеркального цвета, выкрикивая в пустоту, разговаривая с кем-то невидимым: «Абу! Абу! Пророк Магомед – это миф, Абу!!» …

      Я купил ей порцию розового чая с кардамоном, для того, чтобы согреть ее простывшие на безучастном холоде вены; в кабульском ресторане, на окраине города, на берегу реки Айш; внутри которого, липко пахло гашишем и финиками; где, давно поработившие покорную vestibulum vaginae толерантной шлюхи Европы, приезжие из Тегерана – хмурые мускулистые моджахеды, тюркского происхождения, в военной форме, в маленьких аккуратных чалмах на голове, повязанных поверх красных тюбетеек, похотливо облизывались на полыхающее сексуальным распятием рано повзрослевшее тело своей мусульманской сестры… Я безжалостно обжигал свой истощенный голодом пищевод, смесью из солодового и зернового виски «Пропер твелв», с молочными оттенками ванили и меда, принесенного предусмотрительно с собой, пока Красотка Си испуганно глотала безалкогольные пары зеленого чая, держа во рту кусок леденцового сахара; отблагодарив меня позже, за доверенную ей любезность, отталкивающим актом неумелого (детского) минета, в опустевшем холодной зимой парке, под исхудавшими кронами скелетообразных деревьев Эо Росса, и гвианской багассы…

      Ты моя confectum – Си…

      Я закрываю глаза, картина ушедшего прошлого, красочным пейзажем осенних улиц Рима, всплывает в деформированной временем памяти – рисунками упрощенных благополучий, и теплая волна беззаботности и счастья, с головой охватывает тело – жаром мертвых дорог; все, что было – прошло; прошло, как призрачная пелена над ирландским озером Оми, оставив после себя – пустоту, страх и грязь неизведанности… Прошлое всегда вкуснее настоящего, пусть и никогда не идеальнее – будущего…

      Мы ели мертвую плоть своих поверженных врагов. Как правило – это