– Зачем дверь обнимаешь, а? – спросил он со всей серьезностью протяжным, скрипучим голосом. – Бабу обнимай лучше, зачем дверь? Елка холодная, сырая деревяшка. Ай-я-яй! Баба лучше!
Другой старик мелко перетряхивался от смеха. Лебедев с изумлением узнал своего недавнего гостя: старичка, пахнущего сеном. И только тут до Николая начала доходить ситуация. Он вспомнил непонятное проникновение старика в дом, его странные речи, мохнатую ладонь, прижатую к своему лицу, усыпляющий запах сена, пробуждение бог знает где…
– Чудится мне, что ли? – пробормотал Лебедев.
– Прежде больше чудилось! – живо отозвался его знакомец. – Народ был православный, вот сатана-то и смущал.
– Сатана?!
– Ну, сила нечистая. Мы-то вот кто? Нечисть, нежить – одно слово!
– Вы?! – невежливо ткнул пальцем в «своего» старика Николай.
– Агаюшки, ага, – закивал тот. – Я и вот он, дзё комо. Слышька, дзё комо, – обратился он к узкоглазому старичку, – твой Мэрген ничегошеньки не понимает, а?
– Не понимает, однако, – согласился тот уныло.
– Ты, внучоночек, присядь покудова, – ласково пригласил первый старичок. – Мы с тобой никак промашку дали.
– Да в чем все-таки дело?! – потребовал объяснений Лебедев.
– Дело – оно простое. Деревенька, вишь ты, была тут в старину. – Он повел вокруг мохнатой лапкой, и Николай увидел, что и впрямь изба, на крылечке которой он сидел, была крайней в порядке покосившихся, почерневших, давно заброшенных домов и заросших жухлой травой огородов. Деревеньку Завитинкой звали, а речку – Завитой. Прежде шире была, бурливей, а теперь – шагом перешагнешь, иссохла – с тоски, может? Жили, да… Помню, было время – чужаки желтоликие приходили, а то бандиты-разбойнички, так мужики за берданы брались, бабы – за вилы. И снова жили! Скотина велась. Лошадушки… Зверя били, шишковали, ягоду брали, грибы. А рыбы-то! Крепко, хорошо обжились. А потом парни да девки из родительских домов в другие края подались. В камнях нынче живут, родительских свычаев и обычаев не чтят. Старики – кто к детям, кто помер. Обветшали избешки, развалились. И никто доможила не кличет уж: «Дедушка домовой, выходи домой!» Брожу я ночами по домам опустелым, филинов да нетопырей пугаю криком-стоном… – И он залился мелким старческим плачем, утираясь то беловолосыми ладошками, то рукавом заношенной рубахи.
Лебедев облокотился спиной о прохладную дверь и задумался. Призвать на помощь здравый смысл мешало только одно: ведь каким-то же образом он здесь оказался! Не под гипнозом же доставили. Раньше,