2
От того дела, на которое вот уже не первый раз намекает несознательная Ленка, я не отказался и задание выполнил. Тем более, что это оказалось не так уж сложно. Но я не довел его до абсолютного завершения – до получения гонорара.
В тот раз за мной не присылали машину. Женщина предложила мне взять такси и пообещала оплатить расходы. Она извинилась и назвала причину. Я ответил, что у меня есть машина, и я подъеду через двадцать пять минут.
Я ее сразу узнал, хотя прошло лет восемь. Я вспомнил ее глаза, огромные счастливые глаза ребенка, наполняющиеся слезами под звуки старого, еще советского гимна и под приветственный гомон ликующего зала. Я вспомнил, как она неистовой ласточкой металась между брусьями, как судорожно сжимала в маленьком кулачке золотую медаль чемпионата Европы, еще не веря в происходящее чудо, которое она сама сотворила. Потом она исчезла c экранов и из репортажей, исчезла навсегда, и я, как ни старался, не смог вспомнить ее имя.
Причина исчезновения была очевидной.
– Лариса. Лариса Леднева, – помогла она мне и, поймав мой растерянный взгляд, ободряюще улыбнулась и пожала плечами. – Да… Вот так…
– Да… – выдохнул я. – Здравствуйте, Лариса. Ужасно рад с вами познакомиться.
– И я с вами, Виктор. Я о вас уже кое-что слышала, – снова улыбнулась маленькая хозяйка большой и, судя по отделке прихожей, роскошной квартиры. – Что же вы стоите? Проходите!
Слабо зажужжал электрический мотор, коляска развернулась и двинулась по просторному, обшитому деревом холлу.
– Ларисонька, молодому человеку кофе или чай? – крикнула вслед женщина, открывшая мне дверь.
– Мне кофе, – ответил я. – Заварной, если можно.
– Молодому человеку кофе! – полуобернувшись, озорно скомандовала Лариса. – Заварной, если можно!
– Конечно, можно, Ларисонька.
Коляска остановилась у приоткрытой двери. Лариса наклонилась вперед, толкнула створку.
– Заходите. Вот моя комната.
Она произнесла это с гордостью, но я догадался, что она живет тут совсем недавно. По тому, как она осторожно продвигалась вдоль огромного дивана, опасаясь задеть обивку, как неуверенно коснулась сидения кресла, предлагая мне сесть. Хозяйка не вписывалась в дорогостоящий интерьер своей комнаты так же, как и старая пластмассовая кукла с полуприкрытыми глазами, сменившая пропитанную слезами боли и безысходности серую больничную подушку на шикарный, расшитый черным с золотом пуфик.
– Это – моя Лола. Ей здесь очень нравится.
– Мне тоже, – улыбнулся я и сел.
Лариса разбилась на тренировке за год до Летней Олимпиады девяносто шестого