Вот вам и наглядное пособие, как действует «черный пи-ар». Вернее – цветной. Я недоверчиво смотрел на Ленку, а воображение услужливо рисовало цветные картинки всевозможных извращений.
Я зажмурился и потряс головой.
– Лена, прекрати! У нас здесь не аналитическая программа. Лизка сама кого хочешь и комически заставит, и трагически разорвет.
– Ну, она-то не всерьез! А он на самом деле ее рожать заставлял! Говорит ей: «Сына хачу! Чтобы в три года уже на лошади сидел». Чего мне врать-то?
– Ну, и пусть бы сидел, – проявил я мужскую солидарность.
– А Лизка ему сказала, что рожать пока не будет, потому что еще не нагулялась, и, вообще, у нее организм хрупкий. Тут они и поссорились. А потом Лизка к нему домой пришла. Такая дура! Нет, чтобы прямо сказать, что мириться пришла, но рожать все равно не будет, так она ему сказала, что в сквере пиво пила, а туалета поблизости нигде нету. А ваш Чарик совсем разозлился и сказал ей, что у него тоже туалета нету, потому что «труба засорился, и туалетный вода закончился». И дверь перед самым носом захлопнул. А Лизка ему тогда сказала, через дверь и на весь подъезд, что пусть он сначала сам лошадь родит, и саблю, и папаху, а она потом про сына подумает. А Чарик после этого из города уехал – вашего Клина охранять. Так и не помирились.
– Вот здорово! – обрадовался я. – Теперь я знаю, что ему подарить!
– Вы только о себе и думаете, – расстроилась Ленка.
– Остаешься за старшего!
Ее нытье все еще стояло у меня в ушах, когда в пять-двадцать пять я притормозил у аляповатого строения, за версту выдающего благосостояние и происхождение владельца.
Трехэтажный особняк, украшенный двумя башенками и увенчанный крышей, стилизованной под китайскую пагоду, представлял собой странную смесь безудержной восточной роскоши, европейских пластиковых рам с тонированными стеклами и прагматичного отечественного кирпича. Просто удивительно, что сюда еще не сбежались на экскурсию поклонники эклектичной архитектуры из налоговой инспекции. Городская квартира Чарика была гораздо скромнее.
При моем приближении решетчатые ворота поползли в сторону, открывая обширную территорию, прилегающую к дому. За воротами стоял широкоплечий и широколобый молодой человек. Лоб показался мне смутно знакомым – возможно, я видел его раньше в свите Клина.
Охранник поднял руку, приказывая остановиться. Я остановился, и к нему подошли еще двое.
Меня попросили назваться и предъявить документы. Я назвался и предъявил удостоверение.
Меня попросили выйти из машины. Я поправил галстук, сунул в карман коробку туалетной воды «One Man Show», лежавшую рядом на сиденье, взял раскинувшуюся у лобового стекла пышную желтую хризантему и вышел.
Меня попросили расстегнуть пиджак и поднять руки. Если Чарик задумал воссоздать мизансцену приема неверных арабским шейхом, то на моей не особо важной персоне он и так уже оттянулся на славу. А может быть, он боялся, что я попытаюсь