Пастора мягко прервала, томясь нетерпеньем, хозяйка:
«Что там видали – скажите? Об этом узнать я хотела!»
«Трудно мне будет, – ответил с внушительной миной аптекарь, –
После того, что я видел, вернуться к веселости прежней,
Разве кто сможет поведать о разнообразных мытарствах?
Мы еще в дол не спустились, как стала видна в отдаленье
Пыль над проселком. Чредой от холма до холма бесконечно
Фуры тянулись. В пыли ничего различить не могли мы.
Только достигнув дороги, впродо́ль прорезавшей долину, –
В гуще возов и людей мятущихся мы очутились.
Много еще перед нами прошло горемык бесприютных,
Здесь-то мы и узнали, как тяжко и горько изгнанье
И до чего хорошо сознавать, что жизнь уцелела.
Больно было, друзья, смотреть на скарб всевозможный.
В доме его не приметишь, затем что добрый хозяин
Все порасставит умело да с толком, чтоб каждая мелочь
Сразу была на виду, – все будет на пользу, сгодится, –
Нынче, любуйся, все это нагромождено на подводы,
Без толку, как приведется, накидано в бегстве поспешном!
Шкаф, а на нем решето с шерстяным одеялом в соседстве.
Выпер матрац из корыта, а зеркало под простынею.
Ах! Как мы видели это лет двадцать назад на пожаре:
Страх до того людей лишает ума, что нередко
Ценное бросят они, а безделицу из дому тащат.
Так же, глядишь, и теперь с неразумным усердием люди
Всякую рухлядь везут, лишь коней да волов утруждая:
Бревна гнилые да бочки, насесты для кур и кастрюли…
Женщины и ребятишки плетутся, под ношей сгибаясь,
Тащат узлы, кадушки, набитые хламом ненужным.
Да, человеку трудненько с последним добром расставаться.
Так, в беспорядке, в смятенье, дорогой знойной и пыльной,
Длинный тащился обоз: одни, на заморенных клячах,
Ехать шажком норовят, другие коней понукают.
Вдруг мы услышали вопли детей и женщин теснимых,
Рев и мычанье скота, вперемежку с лаем собачьим,
Охи и стоны больных, мольбы стариков, что высоко
Поверху всяческой клади мотались на жестких матрацах.
Ибо, свернув с колеи, телега в обочину ткнулась,
Резко скрипя колесом; накренилась вдруг и в канаву
Рухнула. В этот же миг людей, закричавших от страху,
Всех на дорогу швырнуло, но, к счастью, никто не убился, –
Вслед сундуки повалились, но ближе к подводам упали.
Впрямь показаться могло свидетелям дела такого,
Что горемычных бедняг сундуки и шкафы передавят.
Так-то сломалась подвода и на поле люди лежали,
Но прямиком остальные свой путь продолжали поспешно,
Общим потоком влекомы и лишь о себе помышляя.
Кинулись мы на подмогу – и видим: больные и старцы,
Те, для которых и дома страдания долгие были
Невыносимы,