– Ничего не сломать. Да, да. Я помню.
– Вы, должно быть, шутите над моей старостью, адаптант Миргас? Я не смогу сделать вот из «этого» прекрасного лебедя! При всем желании!
– Увы, метки раздаю не я, фрэйдан. И о ваших способностях наслышана вся Суэлия, так что, постарайтесь сделать все, чтобы избежать, – продолжение фразы утонуло в его тяжелом вздохе и не менее тяжелом взгляде на меня. – Всего доброго.
Я печально глядела вслед адаптанту, вновь перевела взгляд на сурово сдвинувшую брови женщину и вернулась к прерванному разговору.
– Так это вы меня похабщиной назвали? Если я не знаю вашу етикету, значит, меня можно оскорблять?
– Этикет, – сморщив носик и чудом удержавшись, чтобы не закатить глаза, поправила она.
– Да какая разница! Если я так смеюсь, что я – человек теперь плохой?
– Это не смех, это больше похоже на лай больной собаки.
– Чего вы сказали? – я закатила рукава, приготовившись дать нахалке в бубен, но вовремя спохватилась – передо мной, можно сказать, старушка, а таких не бьют. Я хоть и без образования, но слово «честь» для меня не пустой звук. Никому не позволю обижать себя или близких, но и сама не стану обижать тех, кто не может защититься.
– Вы воровка!
Стиснула зубы от обиды. Да как она – выращенная на парном молоке – может осуждать меня? Я многое могу стерпеть, но незаслуженную обиду – никогда.
– Вам ли судить меня? Вам, выращенной на всем готовом. Живущей во дворце, в окружении роскоши. У вас есть все: еда, одежда, крыша над головой… Думаете, я хочу воровать? Думаете, ради удовольствия это делала?
– Приличная леди никогда не опустится до подобной низости! – парировала женщина.
– Она лучше с голоду сдохнет, да? – возмутилась я.
– И кого же вы вините в собственном поведении, позвольте полюбопытствовать?
– Вывод один. Его высочество даст ир Дюпри издает такие законы, чтобы людям не оставалось ничего иного, кроме как воровать, чтобы выжить. И за это – желание жить – он наказывает их отрубанием головы! – наконец высказала все, что думаю об этом недалеком выскочке, издевающемся над собственным народом.
– Любопытная теория, – донеслось из-за спины спокойное и даже чуть ироничное замечание. Внутри похолодело.
Округлив глаза, громогласно прошептала:
– Это что, он самый?
Судя по возмущенно-перепуганному лицу преподавательницы – не прогадала. Женщина сделалась еще бледнее, чем была до этого.
– Он самый, – подтвердил его высочество, степенно дожидаясь, пока я соизволю обернуться.
Обернулась. Реверансов делать не умела, потому поклонилась по-мужски, к сущему ужасу преподавательницы и изумлению его высочества. К тому же, мужской поклон смотрелся куда более уместным, учитывая, в каком наряде я