Но в таком существовании без смертей, без похорон было что-то неправильное, и потому народ хоть и горевал по Наталье Сергеевне, но и оживился. Старухи спорили, кто обмоет и нарядит покойницу, старики чуть ли не всем колхозом сошлись делать гроб. Женщины обсуждали готовку поминок. А могилку отправились копать аж восемь мужиков… В общем, вся деревня засуетилась, заспешила, чтоб к приезду детей и внуков Натальи Сергеевны все было готово.
Утром мужики сошлись у привалихинских ворот, подточили лопаты, топоры, перекурили; со двора слышались женские голоса:
– Окна нельзя открывать!.. Травы надо подложить!
– Какую траву-то кладут?..
– Чабрец, помню… Помните, тёть Тоне чабрец клали.
– Не забыть кого-нибудь за пихтой послать! Пускай наломают…
Мужики слушали и грустно улыбались.
– Да, пихту надо, – согласился Лёша Брюханов, сорокалетний, крепкий, работавший на дизельной электростанции.
– Пихту завтра уж, свеженькой, – сказал дядя Витя, школьный трудовик. – Ну чего, поднимамся?
Покряхтывая, сопя, словно бы через силу, встали, отряхнулись и пошли наискосок через улицу. Остановились у колодца, набрали воды в пластиковые бутылки…
Между дворами Мерзляковых и Гусиных был проулок, ведущий к кладбищу… Покойников возили центральной дорогой, делая полукруг, обязательно приостанавливаясь у реки, будто давая покидающему мир возможность попрощаться; в будни же ходили на кладбище вот так, проулком.
Но редко теперь ходили – тропка почти исчезла, справа и слева сдавливала пространство подсушенная заморозком, но еще живая, злая крапива.
Идущий впереди Брюханов рукой в верхонке ломал лезущие в лицо стволья, остальные кто ногами, кто лопатами тоже расчищали путь – знали: уже сегодня потянутся на кладбище женщины, старухи. Попроведают родню, расскажут, что скоро пожалует к ним тётка Наталья.
Кладбище на пологом, долгом увале. Песок, высокие сосны, а среди них – могилки. Хоронили без тесноты, внутри просторных оград, где лежат прадеды, деды, отцы… Очень старых памятников немного – до тридцатых годов кладбище было в другом месте, почти в цен-тре деревни, рядом с церковью. Но потом похороны там запретили, а в пятьдесят каком-то году церковь сломали, захоронения частью перенесли сюда, частью просто уничтожили. Старое кладбище сровняли с землей, разбили скверик и поставили памятник павшим на войне.
За перенесенными под сосны могилками мало кто ухаживал – все-таки до десятого колена свою родову помнят единицы. В основном памятники как свезли в кучу, так они и лежат, поросшие мхом. Но несколько гранитных крестов со старого кладбища выделяются. Так тщательно они отшлифованы, что до сих пор слепят, как зеркало, никакой мох с лишайником на них не приживается… Говорят, делали их мастера в Енисейске, и за большие деньги местные, кто мог, конечно, покупали, трудно везли сюда. Обычно везли зимой, по льду, но самые нетерпеливые