– И правильно, Уль, правильно, – твердо, со злостью даже сказала Фёдоровна. – Едь, если есть куда. Родная земля все-таки… Только не верю я, что до такого дойдет.
– До чего-о?
– Ну, что вот придут и прикажут. Скорей оттуда нас, – она потянула голову вверх, – призовут. – И тут же зашептала: – Прости меня, господи…
Вошла Валентина Логинова. Постояла, будто ожидая разрешения сесть. Не дождалась, опустилась на крайний стул. Старухи молчали, с появлением еще одного человека потеряв нить разговора.
Валентина явно хотела что-то сказать и наконец не выдержала, спросила:
– Поминать где будем? Здесь, или, может быть, в клубе лучше?
– Здесь бы надо бы, – без большой убежденности отозвалась баба Зина. – В своей избе.
Фёдоровна уже твердо подтвердила:
– Тут-тут! Столы расставить вот так через комнаты – много поместится.
– Может, и во дворе сделать?
– Не надо, не свадьба.
Валентина покивала:
– Да, не свадьба. – И обратилась к покойнице: – Вы, тётя Наташа, не сердитесь, если мы что не так сделаем. Не всё мы знаем, помним. Можем и напутать. Поверьте, мы вас любили… любим. Пом-ним, как вы помогали, подсказывали, как угощали нас… Стояли у калитки в праздник и всем ребятишкам печенюшки давали. Как нам приятно становилось, тепло. И для каждого доброе слово у вас находилось… Как вы Витю, брата нашего, выделяли всегда… Вот скоро увидитесь. Он молоденький там…
Старухи слушали эту искреннюю, от души, но и необходимую, ритуальную речь. Слушали внешне строго, нахохлившись, а в душе ныло – вот бы и ко мне так обратились, когда я так же буду лежать, я ведь тоже немало доброго сделала… Но где будет через полгода, через год-два эта лепечущая сейчас скорбно-сладкие слова Валентина? Где будут остальные земляки?
Хоть заубеждайся, что все останется как было, но вихрь налетит неизбежно. Налетит, закрутит и разметает. И не соберешь.
Прошла ночь. Светало медленно – солнце было не в силах пробиться сквозь завалившие небо сизые, набитые дождем, а может, уже снегом тучи.
Собиравшиеся на похороны поглядывали на тяжелые брезентовые плащи, решая – брать или нет. Выходили на двор, оглядывали горизонт, ища про-света, прося ветра. По примете, конечно, дождь на похороны – хорошо, можно говорить: «Вот и сама природа плачет», – но все же неприятно, когда все мокро, склизко… Накрытый целлофаном покойник, вода на дне могилы…
И дождь пошел – крупные, холодные капли застучали по крышам, городьбе, ведрам… Капель становилось все больше, стучали чаще и чаще, и вскоре стук перерос в однотонное шипение.
Но налетел долгожданный ветер, двинул тучи, погнал их прочь.
Открылось солнце, уже окрепшее, высокое к десяти часам, стало скорее сушить деревню.
Люди встречались на улице, радовались, что так произошло:
– А я уж думал, на неделю зарядит!
– В