Святослав, удивленно вскинув брови, поднял взгляд на Ярослава.
– Странно слышать такие речи от тебя, ты все же князь, сын великого князя владимиро-суздальского Всеволода. Ты и вправду можешь создать империю, воплотив свою мечту, объединив княжества, возродить Киевскую Русь в былом величии. Я же вижу, ты достоин этого и тебе это по силам.
Ярослав печально вздохнул.
– Я младший в роду… Когда стану князем владимирским, я буду совсем стар, а если пойду сейчас силой занимать чужие столы, то на меня набросятся все, даже мои братья и отец. Мне не по силам их одолеть. Так что уже ничего не изменить, по крайней мере не мне и не сейчас.
– Я бы пошел за тобой, многие бы пошли. Руси нужна единая рука, которая объединит все племена, не должно быть новгородцев и суздальцев, должны быть русские, единый народ, под рукой сильного князя… Только так мы сможем выстоять против внешних врагов.
– К сожалению, мы больше привыкли сражаться друг с другом, чем с чужаками. Ты идеалист, мой юный друг. Но мне нравится полет твоих мыслей.
Ярослав встал и, похлопав Святослава по плечу, направился к лежанке.
– Ложись спать, ты слишком молод, чтобы думать о таких вещах. Да и мне рановато. Если кто-то услышит наши слова и передаст их моим старшим братьям, то нас могут убить, – через плечо бросил князь Романову.
Ярослав ушел, а Святослав продолжил сидеть у костра.
«Вот, значит, как, я не первый, кто думает об объединении Руси. Тот же юный Ярослав хотел бы покорить остальные княжества и стать по-настоящему великим князем. Только это, оказывается, не так просто, как кажется. Чтобы спасти Русь, ее сначала придется сжечь, вот такой парадокс получается. Не уверен, что я готов убивать своих братьев даже ради великой цели».
Святослав лег на лежанку и укрылся плащом. Сон был неспокойным, но вещих снов не снилось.
Подняли всех засветло, быстро перекусили, собрались и двинулись в путь. Непряда постоянно травил какие-то байки, повествуя о своих похождениях в теремах купеческих дочек в Киеве. И было их столько, что Романову показалось, что гридень из тех парней, что постоянно рассказывает о своих победах на любовном фронте, а сам как был девственником, так им и остался.
– Залезаю я вечером в терем к купеческой дочке через окно, а она в одной нательной рубахе, которая такая тонкая, что каждый изгиб тела видно… Груди как дыни, бедра как борт корабля, вся такая мягкая, гладкая, манящая и ручкой себя там, где пушок, поглаживает, аж по ногам течет, и губки покусывает. А я такой замер на подоконнике, рот раскрыл, аж слюна на пол капает и глаза навыкате. Я аж весь горю, ни о чем кроме ее сладкого местечка думать не могу. Лямку дернул, чтоб штаны спустить. Мой богатырь вырвался, грозит копьем вражине. А она как на ложе задницей плюхнется, ноги раскинет, чуть ногами опорные столбы кровати не перерубила. Ну я ж мужик видный, не удержался, заревел туром, перешел в галоп, опустив копье наперевес, да