Влад пытался понять, откуда у него этот страх полетов, ведь высоты как таковой он не боялся, никаких фобий за собой не замечал. Наверное, ему просто не нравилось ощущение того, что от него в воздухе ничего не зависит, и он находится полностью во власти пилотов и техники, которые уверенности в своей надежности не вызывали.
Когда он увидел свою тайскую фотографию, сразу захотелось на море, прочь из холодной загазованной Москвы, от ее вечных проблем, ощутить себя Тарзаном, вышедшим из джунглей к бирюзовому пенному прибою, на песчаный пляж, усыпанный телами загорелых женщин, влажными глазами глядящих на него.
Вспомнился единственный случай в его практике близкого знакомства со жрицами продажной любви, произошедший в Таиланде. В обычной московской жизни Влад не опускался до товарно-денежных отношений в вопросах секса, считал это унизительным для себя, платить за то обоюдное удовольствие, которое он, не будучи эгоистом, всегда старался честно разделить с женщиной. Иногда ему казалось, что женский пол даже в большей степени, чем мужской наделен Богом способностью к яркому оргазму. По крайней мере, за один раз, что он кончал, некоторые его подруги умудрялись это успеть по два – три раза. Он, конечно, не зарекался, когда ему будет лет шестьдесят, и двадцатилетние девушки потеряют к нему всякий интерес, ему, скорее всего, придется изменить своему принципу. Но сейчас он был в этом вопросе непреклонен, спорил с друзьями, доказывающими, что гораздо проще и дешевле заплатить за час любви, чем как он по несколько дней ухаживать, водить по ресторанам понравившихся женщин, не имея никаких гарантий на успех. Он с ними внутренне соглашался, но ему так было не интересно. Пропадала вся интрига отношений, которая подстегивала его на все новые знакомства, победы, неудачи. Только благодаря им он мог в полной мере ощутить вкус жизни, получить необходимый адреналин, сравнимый только с тем, который можно обрести на войне или охоте. Охоту он не любил, хотя и ездил много раз с отцом, даже подстрелил несколько уток, так как обладал врожденными способностями к стрельбе, но жалобные крики раненных птиц разбивали его сердце, не давали получать удовольствия от этого чисто мужского хобби. На войну он, слава богу, не попал, хотя был на волосок от этого, когда служа в армейской «учебке», чуть не угодил на продолжавшуюся еще тогда