– У меня еще не было времени познакомиться с городом. В этом доме масса дел! Сразу видно, что его давно не касалась женская рука.
Я надеялась, что пожилая кухарка, хлопотавшая с чайным подносом, донесет мои слова до ушей донны Ассунты, и та взбесится от злости. Синьор ди Горо поспешно потянулся за чашкой, пряча улыбку. Словно он разгадал мой коварный замысел.
– Ну, не можете же вы вечно сидеть взаперти. Поверьте, в Венетте есть на что посмотреть!
Пока мы обменивались ничего не значащими любезностями, я раздумывала, как бы перевести разговор на его сюзерена. Неожиданно мой гость сам поднял эту тему:
– Через два дня дон Арсаго устраивает прием…
– Боюсь, синьор, что мое присутствие там будет неуместно, – отказалась я, имея в виду траур.
На самом деле я еще не готова была встретиться с этими людьми лицом к лицу. Хотя Пульчино от души бранил меня и называл трусихой, сначала мне хотелось собрать побольше информации.
– Очень жаль. Вы стали бы украшением этого вечера.
От неподдельного восхищения, прозвучавшего в его словах, мне стало не по себе. Наш разговор свернул куда-то не туда, и я при всем желании не могла придумать, как исправить положение. Мысли разлетелись, сердце колотилось так, будто я взобралась на колокольню без передышки. Первый раз в жизни я была наедине с мужчиной, – если не считать «семейного» ужина с Рикардо, – но с Рико было легко смеяться и шутить обо всем на свете, а присутствие рядом дона Алессандро отчего-то вызывало чувство острой неловкости.
Над Большим каналом сгустились вечерние тени. Ярко горящий канделябр превращал уголок комнаты, где мы сидели, в уютный островок света, делая окружающую темноту еще глубже. Кухарка давно ушла, никакого движения в доме не было слышно. Мы были одни. Склонившись, Алессандро почтительно взял мою руку, которая вся утонула в его широкой ладони. Поднес к губам, не сводя с меня смеющихся глаз. Осторожно провел большим пальцем по ладони. Получилось нежно. Я вспыхнула, но руку он выпустил не сразу.
– У вас мозоли на ладонях, – сказал он доверительно и тихо. – Я наблюдал за вами с самого начала. Кисти рук загорелые, как и лицо под этими дурацкими белилами. Скажите своей служанке, чтобы не смела вас уродовать, они вам не идут. А плечи, руки и шея – чистейшей белизны…
Под его взглядом мне захотелось завернуться в мантилью. Нет, лучше в плащ-домино! Чтоб ни одного клочка кожи не было видно! Он же невозмутимо продолжал:
– Такой загар бывает у монашек, у «серых сестер», занятых грязной работой. Вы жили в монастыре, это очевидно. Но не ради обучения, как патрицианка, а как простая послушница. Вам пришлось бежать? Почему? С вами плохо обращались? Скажите! Быть может, я смогу помочь…
Меня словно окатили ледяной водой. Что называется, доигралась! Каким-то образом этот проклятый графский сторожевой пес ухитрился вызвать во мне чувство абсолютного доверия, я расслабилась и позабыла об осторожности. Прав был Пульчино