Мужчина, занятый управлением, время от времени поглядывал на нее с доброй улыбкой.
Был тот час, про который трудно сказать – поздно это уже или еще рано.
– Не засыпай. Мы подъезжаем, – проговорил он, снижая скорость и сворачивая на боковую улицу. – Сейчас дома будешь.
Она сладко потянулась, выгнувшись, и зевнула.
Ставшая совсем узкой улочка искрилась под неоновыми фонарями свежевыпавшим снегом. Обросшие инеем ветви деревьев нависали над дорогой, превратив ее в аллею парка из царства Снежной королевы.
Кощунством было гнать здесь машину с прежней скоростью, и она катилась неторопливо и почти беззвучно.
– Спать хочу, – пожаловалась девушка, приподняв брови в жалостной гримасе, – сил нет!
– И чего взъюжилась? – укорил он ее. – Домой, домой! Чем тебе плохо было? Спала бы себе. И я бы спал.
Она на секунду задумалась, прикусив губу, отчего ее лицо приняло упрямое выражение, качнула головой:
– Домой!
– Пожалуйста!
Машина въехала в темный проезд между домами, покачалась на обледенелой колее и вползла во двор. Остановилась возле подъездного крыльца в две ступеньки.
– Прибыли.
Он повернулся к ней, посмотрел, как на капризного ребенка, обнял, нежно притянул к себе, чмокнул в висок.
– Упрямый ты бельченыш!
Она потерлась головой о его плечо, погладила по щеке мягкой ладошкой.
– Это плохо?
– Нормально. – Он поцеловал ее пальцы.
– А ты кот, – проговорила она, глядя на него снизу вверх заискрившимися улыбкой глазами, – большой и ласковый кот.
– Большой и ласковый? – спросил он, наклоняя к ней голову.
– Да. И любопытный.
Он, прижав ее к себе, зарылся лицом в волосы, с удовольствием вдыхая их аромат.
Запахнув на груди шубу, девушка взбежала на крыльцо, у самой двери обернулась, спрятала нос в шелковистый мех воротника и помахала рукой. Машина, моргнув на прощание узкими фарами, плавно тронулась с места.
Дверь с треском пропустила ее в мерзлую темноту тамбура. Ведя рукой по стене, она осторожно двинулась вперед и, нашарив вторую дверь, оказалась в подъезде. Здесь было светлее – от лампочки за углом, там, где начинались коридоры первого этажа, но ненамного теплее – дыхание по-прежнему обозначалось облачком пара, хотя и не таким густым, как на улице. Девушка уверенно двинулась вперед, но тут же споткнулась обо что-то, с шуршанием двинувшееся под ее ногой. Не отдавая себе отчета – зачем, она нагнулась и коснулась этого. Оказалась рука, холодная и твердая, будто сделанная из литой резины. Девушка выпрямилась, с замершим сердцем вглядываясь в свою ладонь, только что сжимавшую чьи-то замерзшие, безжизненные пальцы. Шагнула широко, до потери равновесия, просеменила до угла и остановилась, чувствуя, как шевелятся волосы на непокрытой голове. Медленно повернулась и двинулась назад, всматриваясь в темноту. Нашарив ногами тело, она нагнулась, щелкнула зажигалкой. Полуприкрытые веками, снизу глядели стеклянные глаза с почерневшего, превращенного в кровавое месиво, вздувшегося уродливыми буграми лица.
Успокаивая дыхание, девушка постояла и медленно пошла на ослабших ногах к лифту.
Кнопка на стене не загорелась после нажатия на нее, и девушка, шепча сквозь зубы ругательства, забарабанила кулаками в грязно-желтые створки. Почти одновременно с гулкими ударами – будто дожидались их наготове – приоткрылась дверь ближайшей квартиры, и появившаяся из-за нее голова с всклокоченными седыми космами заорала громко и хрипло:
– Что же это вы делаете, а? Хулиганье проклятое! Вы б на часы хоть посмотрели! Людям спать надо, а вы долбите, как идиоты!
Девушка глянула на старуху безумными глазами и побежала по лестнице вверх, прыгая через две ступеньки и путаясь в полах шубы.
Дверь ее квартиры отворилась легко, едва она надавила на темный матовый дерматин.
В зале и кухне горел свет. В прихожей валялась на полу одежда, выброшенная из шкафа. Зеркало прочеркнула наискось трещина, разрезав ее отражение на две неравные изломанные части.
В квартире царил страшный беспорядок. Все носило на себе следы зверского и методичного обыска. Содержимое ящиков и шкафов было извлечено и брошено, гобеленовая обивка дивана и кресел вспорота, кухонная посуда грудой громоздилась на обеденном столе, сдвинутый с места сервант с полуоторванной, висящей наперекос дверцей перегораживал проход в комнату отца. У одной из его ножек валялась, наверное оброненная впопыхах, пятидолларовая купюра.
В ванной комнате девушку почему-то особенно поразила черная, вся в паутине дыра в стене на месте вырванной вентиляционной решетки. Грязное белье было вытряхнуто в ванну, корзина валялась тут же.
Пустив воду, девушка долго терла руки, смывая