Федор изумленно посмотрел в подернутые белесой пеленой глаза умирающей:
– Дак чего ж ты… Ну, девка.
Он замахал обеими руками и, чуть не поперхнувшись, выпалил:
– Чего о том теперь толковать, о другом теперь думай.
– Моя вина, – всхлипнула Маланья.
– Да и не без моей.
– Кругом дура. Вся жизнь наперекосяк, ничего хорошего не видела, ни за кого не хотела выходить.
– А со мной еще хуже бы было, я ведь не подарок.
– Может, со мной другим бы был…
– Да что ты, слыханное ли дело, – начал сердиться Федор. – Раньше не могла сказать?!
– Нельзя, у вас детки…
– Так до детков.
– До детков обида жила… И потом обида.
– Ну, знаешь, – Федор привстал и тут же снова сел. – Ты за этим меня позвала?
– Повиниться хотела.
– Ну, дак повинилась, а теперь молчи. На пороге уже… а все глупое городишь. Разве можно? Кака теперь любовь?
– Хотела, чтоб ты знал. Ой, Федор, страшно-то как…
– Ничего. От этого не уйти. А чего жалеть?! От тебя, вон, и не осталось ничего…
Он подумал, что странно как-то утешает, и добавил:
– Я за тобой, долго не задержусь.
Маланья помолчала, голова ее стала легонько подрагивать.
– Икону-то Николая Угодника – Николке твоему, я Агафье наказала.
– Спасибо на том.
Маланья беззвучно плакала. Левый глаз был закрыт, а из правого выкатывались частые бусины слез.
– Сами, сами во всем виноваты, – сокрушенно вздохнул Федор. Нечего ни на людей, ни на жизнь пенять. Все беды сами себе натворили, и некого винить… – он снова мазнул полотенцем по Маланьиной щеке.
– Родителей не почитали, вот и нам от детей то же. Ты не горюй, у тебя хоть сирот не будет. Сирот оставлять плохо, а и неблагодарных детей – тоже радость не велика.
Он подумал, что вовсе не о том говорит с бездетной старухой, махнул рукой и почувствовал, что и по его щеке бежит жаркая струйка.
Он не помнил, как дошел до берега, сколько просидел, глядя на бесшумно текущую реку. Он любил это место. Справа река широкой водой входила в море, вдали у грузовой пристани стояли длинные баржи-лесовозы. По бонам бежал с багром на плече сплотчик. Пронзительно прогудел катер и, описав дугу, быстро поплыл к пристани.
Федор вспомнил о деньгах, которые ждал Николкин дружок, и принялся подсчитывать, сколько сможет собрать до осени. Сено, картошка да корзины… Получалось так, что тысяча набиралась. «Велю ему в сентябре приехать», – успокоился Федор и решил, что пора домой, но идти не хотелось.
Краешек солнца скрылся за кромкой горизонта, по морю и по реке разлилось багряное зарево. Пылающие облака, казалось, норовили прыгнуть вслед за солнцем в море. Золотисто-кровавые всполохи побежали от моря вверх по реке до того самого места, где сидел Федор. Через полчаса небесный багрянец постепенно начал гаснуть. Вода потемнела и уже слева вверху чернела маслянисто и грозно. «Ишь, наладился