Было что-то освободительное в компании человека настолько ученого, но говорящего таким ^отредактированным образом. Его мышление было в моторике, казалось, ему необходимо думать вспух, использовать для мышления свою моторную кору, но этот мотор должен был быстро вертеться, чтобы работать правильно, чтобы пойти на взлет. В этом не было маниакальности, но скорость его холостого хода была высока. Из него так и выскакивали одухотворенные мысли. В отличие от многих ученых, которые, если уж берут слово, то держат крепко, Питерсону, кажется, по-настоящему нравилось, если ему бросали вызов или поправляли. Он не вставал на дыбы и не начинал агрессивно ржать. Вместо этого он произносил простоватое «м-да», неохотно наклонял голову и качал ею, словно что-то проглядел, посмеиваясь над своими чрезмерными обобщениями. Он одобрял, когда ему показывали другую сторону вопроса. Стало ясно, что он вел диалог, размышляя сквозь призму проблемы.
Поражало в нем и еще кое-что: эрудит Питерсон оказался невероятно практичным. Его примеры были наполнены отсылками к повседневной жизни: к менеджменту, к тому, как делать мебель (он часто делает ее сам), как проектировать простой дом, украшать комнату (теперь это интернет-мем) и к другим специфическим вещам, связанным с образованием и созданием писательского онлайн-проекта, мешающего несовершеннолетним бросать школу. Этот проект вовлекает подростков в своего рода психоаналитическое упражнение, в рамках которого они должны выдавать свободные ассоциации о своем прошлом, настоящем и будущем (теперь это называется Программой самостоятельного авторства).
Мне всегда особенно нравились типажи Среднего Запада: люди прерий, люди с ферм (где они узнавали все о природе) или из маленьких городков (где они работали своими руками и делали самые разные вещи, проводили долгое время на улице, в жестких условиях), люди, которые зачастую занимались самообразованием и поступали в университет вопреки всему. Мне казалось, что они совершенно не похожи на своих изысканных, но несколько неестественных городских собратьев, для которых высшее образование было чем-то предопределенным и потому зачастую воспринималось как нечто само собой разумеющееся – они считали его не самоцелью, а жизненным этапом, служащим продвижению по карьерной лестнице. Выходцы с запада совсем другие: они сделали себя сами, они нетитулованные, активные, общаются по-добрососедски, не отличаются изысканностью многих своих сверстников из больших городов, проводящих все большую часть жизни в помещении, манипулируя компьютерными символами. Этого ковбоя-психолога, казалось, заботили только те мысли, которые могли так или иначе быть полезными другим.
Мы стали друзьями. Меня, психиатра, психоаналитика и ценителя литературы, он привлек как клиницист, который получал образование, читая много книг. Он не только любил душевные русские романы, философию и античную мифологию, но и, казалось, обращался