Благодаря этим производственным сетям, соединявшим сельских прядильщиков и ткачей с городским торговым капиталом, особенно в Азии, возникло постепенное, но существенное расширение объема выработки для рынков. В основном это происходило, однако, без уничтожения более древних социальных структур, без изменения веками устоявшейся организации производства. Домашнее хозяйство и связанные с ним технологии оставались в их центре. Этот старый мир был в безопасности, скрываясь за двумя защитными стенами: во-первых, рынки готовой продукции, хотя и росли, но, по сравнению с состоянием после 1780 года, скромными темпами, а во-вторых, существовали серьезные препятствия для перевозки хлопка-сырца на большие расстояния для его обработки. Чтобы прорваться сквозь эти древние препоны, нужна была огромная противодействующая сила.
В течение очень долгого времени в этом замечательно разнообразном, потрясающе живом и экономически важном мире хлопка Европа не участвовала. Европейцы оставались на окраинах сетей, охватывавших культивацию, обработку и потребление хлопка. Даже после того, как они начали импортировать небольшие объемы хлопковой ткани во времена Древней Греции и Древнего Рима, они по-прежнему играли незначительную роль в мировой хлопковой отрасли в целом. Люди одевались, как повелось начиная с бронзового века, в одежду из льна и шерсти. Как об этом сказал Махатма Ганди, пока Индия снабжала Европу хлопком, сами европейцы «были погружены в варварство, невежество и дикость»[53].
Растение-барашек: представление европейцев о хлопчатнике
Хлопок попросту был для Европы экзотическим