– Это здесь, – сказал знакомый угрюмый голос.
Дверь моей комнаты распахнулась, и на пороге появился высокий худощавый старик с великолепной снежно-белой сединой, чернобровый и черноусый, с глубокими черными глазами. Увидев меня (я стоял в одних трусах, руки в стороны, ноги на ширине плеч), он приостановился и звучным голосом произнес:
– Так.
Справа и слева от него заглядывали в комнату еще какие-то лица. Я сказал: «Прошу прощения», и побежал к своим джинсам. Впрочем, на меня не обратили внимания. В комнату вошли четверо и столпились вокруг дивана. Двоих я знал: угрюмого Корнеева, небритого, с красными глазами, все в той же легкомысленной гавайке, и смуглого, горбоносого Романа, который подмигнул мне, сделал непонятный знак рукой и сейчас же отвернулся. Седовласого я не знал. Не знал я и полного, рослого мужчину в черном, лоснящемся со спины костюме и с широкими хозяйскими движениями.
– Вот этот диван? – спросил лоснящийся мужчина.
– Это не диван, – угрюмо сказал Корнеев. – Это транслятор.
– Для меня это диван, – заявил лоснящийся, глядя в записную книжку. – Диван мягкий, полуторный, инвентарный номер одиннадцать двадцать три. – Он наклонился и пощупал. – Вот он у вас влажный, Корнеев, таскали под дождем. Теперь считайте: пружины проржавели, обшивка сгнила.
– Ценность данного предмета, – как мне показалось, издевательски произнес горбоносый Роман, – заключается отнюдь не в обшивке и даже не в пружинах, которых нет.
– Вы это прекратите, Роман Петрович, – предложил лоснящийся с достоинством. – Вы мне вашего Корнеева не выгораживайте. Диван проходит у меня по музею и должен там находиться…
– Это прибор, – сказал Корнеев безнадежно. – С ним работают…
– Этого я не знаю, – заявил лоснящийся. – Я не знаю, что это за работа с диваном. У меня вот дома тоже есть диван, и я знаю, как на нем работают.
– Мы это тоже знаем, – тихонько сказал Роман.
– Вы это прекратите, – сказал лоснящийся, поворачиваясь к нему. – Вы здесь не в пивной, вы здесь в учреждении. Что вы, собственно, имеете в виду?
– Я имею в виду, что это не есть диван, – сказал Роман. – Или, в доступной для вас форме, это есть не совсем диван. Это есть прибор, имеющий внешность дивана.
– Я попросил бы прекратить эти намеки, – решительно сказал лоснящийся. – Насчет доступной формы и все такое. Давайте каждый делать свое дело. Мое дело – прекратить разбазаривание, и я его прекращаю.
– Так, – звучно сказал седовласый. Сразу стало тихо. – Я беседовал с Кристобалем