– Ли-и-и-зка-а-а! Ну наконец-то! – взревела Ольга, оглушая меня, и обняла, втаскивая в прихожую.
Какое-то время мы стояли, изучая друг друга, так сказать, «вживую». Замялись обе, подбирая слова после первого искреннего всплеска эмоций. Фото на страницах – это одно, а тут совсем ведь другое. Ольга всегда была полненькой. И сейчас передо мной стояла смуглая пышечка, с живыми карими глазами и кучерявыми темными волосами, облаком обрамлявшими ее красивое личико с идеально ровной оливковой потрясающе бархатистой кожей. М-дя-а-а, я бы за такую кожу убила, наверное!
– Ох, Лизка! Вот не зря ведь все мальчишки за тобой хороводом вечно ходили! – не выдержав первой, с восхищением проговорила она, и я реально смутилась. – Ты и раньше, в детстве, красивая была, а теперь вообще! Пошли!
Ольга потянула меня в комнату, где уже стоял накрытый стол, как на целую гулянку.
– Я вино принесла, – пробормотала я, оглядывая все вокруг.
Если снаружи дом и двор все тот же, то тут, в Олиной квартире, несомненно, чувствовалось, что мы не в прошлом. Хороший евроремонт, перепланировка, дорогая мебель и аппаратура. Явно чисто женская квартира. Все кругом выглядело очень ухожено и уютно, было наполнено акцентами, подчеркивающими, однако, что хозяйка – одиночка.
Мы, все же обнявшись покрепче по поводу встречи, уселись за стол. Сначала разговор не шел дальше обычных вопросов. Где училась, когда вышла замуж и т.д. Но постепенно вино и старые воспоминания развязали нам языки, и мы начали перебирать всех бывших соседей и знакомых. Кто-то умер, кто-то переехал, кто-то спился, кто-то поднялся или подался в секту… Дошел разговор и до моей «любви».
– Кольку Соринова ты же помнишь? – взмахнула необычайно подвижными руками Ольга, и я кивнула. – Ну, еще бы, вы ж не разлей вода были! Ты, он и братец его младший, пришей-пристебайло к вам. Так сидит он.
Секунда ушла на переваривание слова «сидит».
– Кто, брат? – Я смутно начала припоминать белобрысого мальчишку, что таскался за нами повсюду.
– Да нет же, глупая, – всплеснула руками Ольга. – Колька сидит. Он же в лихие девяностые в бандюки подался. Вот и добандюковался. Посадили. За убийство.
Кусок застрял в горле, и я закашлялась.
– Да ну, на хрен! – сдавлено просипела в недоумении. – Кольку и за убийство? Да он же и мухи не обидит! Это же все понты его дешевые!
– Ох, дура ты, Лизка, – поджала губы прежняя соседка. – Время, знаешь, как всех меняет? Ты его пацаном зеленым помнишь, а я его волком прожженным уже знаю. Другим он человеком совсем стал. Жестоким и безжалостным. А вот брат у него – совсем другое дело.
Закатив глаза, она самым глупым образом чисто по-бабьи вздохнула.
– Ромка? – нахмурившись, припомнила я.
– Не Ромка тебе! – почти грозно ткнула в меня пальцем Ольга. – А Роман Григорьевич Соринов!