Всю эту красоту ты или убирала обратно, или оставляла как есть, в разобранном виде, но никогда, ни разу, за все годы ты не попросила взять что-то с собой, унести, присвоить себе.
Захватчицей чужого ты не была ни в коем случае, но и в полном отсутствии чувства собственности обвинить тебя невозможно: со своими вещами, сколько их у тебя не было бы, ты не желала расставаться ни в коем случае.
В квартире наблюдалось обилие всяческих игрушек и утомляло окружающих. Я иногда утаскивала парочку медведей или зайцев на дачу, чтобы когда вы туда приезжали, вам было чем поиграть, и каждый раз, с неизбежностью, приехав на дачу, ты забирала их с собой обратно. Убедить тебя, что и дача тоже твой дом и пусть игрушки и здесь живут, было невозможно.
У тебя года в четыре появилась любимая собачка по прозвищу «Синичка», странная, конечно, кличка для пёсика, но это было твоё решение.
Ты приезжала к нам с Синичкой, спала с ней, она заменяла тебе «ладико», и ты дружила с собачкой несколько лет. А потом подленькая Радка утащила Синичку и отгрызла ей носик.
Бог ты мой, сколько было тут слез! Просто Ниагарский водопад.
Собаку мы наказали, а что толку? Я приклеила нос обратно, но это было уже не то.
Огорченная твоим непомерным отчаянием, я нарисовала Синичку пастелью. Нос пририсовала такой, какой он был ещё до того, как Радка его отгрызла.
Ты долго кричала, что Синичка не похожа; я вставила рисунок в рамку, положила на стол, и сказала:
– Как хочешь, хочешь, бери, хочешь нет.
Уезжая, ты забрала рисунок с собой, повесила его на стену в новой квартире, где он и висит до сих пор.
Спустя год, летом, ты приехала на дачу уже с новым любимцем, Лёвушкой.
Или это всё-таки был не лев, а медведь?
Ну не сердись, не сердись…
Первые высказывания
Вы с Настей приехали к нам.
Настя залезла на дерево, ты беспокоишься, сестра не на месте, но сказать, Настя, слезай, ты не можешь, кричишь:
– Нана, Нана, – и протягиваешь к Насте руки, а потом пальчиком указываешь на землю:
– Тут, тут, – повторяешь ты.
И всё ясно, Настя должна быть там, куда указывает палец.
Мы с тобой вдвоем. Родители со старшей сестрой укатили, может, в Вену, а может быть, в Прагу.
Каждое утро, едва открыв глаза, ты просишься гулять.
– «Кач, кач», – говоришь мне.
– Соня, скажи «качаться», – отзываюсь я.
– Да, – соглашаешься ты. – «Кач, кач».
И мы качались до умопомрачения, и никак не удавалось тебя увести от этих качелей.
Осень, мы идем куда-то вдоль дома. Ты у деда на руках, обнимаешь