– Это что? – резко перебил Сомов, до того слушавший друга очень внимательно.
– Вертолет… да ты его в кино сто раз видел. Про Вьетнам и все такое… двухлопастный такой, небольшой.
– Вспомнил, – кивнул Сомов. – Дальше…
– По краю бетонки палатки стоят бедуинские, богатые. Штук десять, людей не видно вообще. Вышел старый араб в галабее – именно араб, настоящий такой, не сирийский, я его вообще за саудовца принял, – поклонился, рукой махнул. Мои пассажиры подскочили и в палатку. Ну, я покурить вылез, по сторонам смотрю. А прапор мой психует что-то. Он дядька тертый был, Афган прошел… Хана нам, говорит, майор, хана теперь. Чую, говорит, хана. Зря мы сюда поехали. Давай, говорит, сдавай назад и, типа разворачиваешься, задом вон к той вертушке подъезжай. Ее заправили только что – видишь, керосин вокруг горловины блестит, засранцы заливали, – так смотри, до Ирака нам рукой подать, а если что, я и в Турцию дотяну. Там сдадимся, турки не выдадут. Мне аж дурно стало – только психа сейчас не хватало. Куда, говорю, ты полетишь, ты на нем летать умеешь? А он бледный стоит, в автомат вцепился. Я, говорит, и не на таком летать умею, и пусть там ротор в обратную сторону, справлюсь. Я ж Афган борттехником отлетал, навидался. Тут я уже посмеяться собрался, да не успел: выходят наши, за ними все тот же араб, кланяется, коробку со сластями полковнику в руки сует. Полкан ему тоже поклонился. Тот араб, что с нами был, с чемоданчиком который, он на переднее сиденье сел почему-то, а остальные – сзади. И поехали. Только не домой, а на восток куда-то. Полковник говорит: не волнуйся, скоро на трассу выскочим, на заправке полные баки нальем. Ну, я и не волнуюсь, по тропке какой-то еду, что мне… и вот тут самое интересное и случилось.
– Предложили к пиндосам бежать? – спросил Сомов, хватая бутылку виски.
– С ними мы, Вадя, дружим, давно и нежно. И вообще не надо такими терминами разбрасываться, мой тебе совет. В блатной среде – сколько хочешь, а вот с военными не надо…
– Да извини, – буркнул Сомов. – Ты прервись пока… давай за то, что живой ты там остался… в Сирии в этой. Слушаю я тебя, слушаю… – Он выпил, поставил стакан на стол, снова схватил сигарету. – А прапор-то твой жив остался? Или не подвела его чуйка? Летчик он был, да? Уважаю.
– Борттехник, – машинально ответил Ян. – Очень знающий, очень уравновешенный и хладнокровный. Пилотировать умел, понятное дело. После Афгана все почти бортачи