Его тотчас на особый допрос как доносчика по царскому интересу. И показал тот казак на Стёпку, на Ступина. Злато, мол, царевнино злодей Стёпка всё ж утаил и схоронил, а где – неведомо. И начали тогда того Стёпку искать среди булавинских пленных, а то могли бы и вовсе забыть про него. И нашли и вновь пытали. Умер, однако, Степан в застенке, а тайны не сказал.
В этом месте рассказа Бяша приходил в волнение и обрушивался на приятеля:
– Да откуда ж, мол, знать, что клад зарыт именно здесь, в полатке? Ежели б власти хоть чуть пронюхали, они бы полатку начисто снесли, а землю всю перекопали! А уж сами воры и разбойнички, удалые работнички, разве бы не расстарались? Москва-матушка ими кишмя кишит.
– Ты же сам сказывал, – возражал Максюта. – Как вы пошли полатку эту открывать, оказались в ней какие-то гулящие люди. Может, они и копали?
Приятели облазили весь погреб, осмотрели дворик, амбарушку, пристройку. Никаких следов, что закапывали, что раскапывали, – ничего.
Впрочем, у Максюты был и запасный план обогащения.
– Женюсь на хозяина моего дочке, на Степаниде.
Бяша и этот его план подвергал уничтожению:
– Хозяин твой – первейший торговый человек. Гостиной сотни бурмистр, в Ратуше заседает, капиталами ворочает. Дочку-то свою небось за благородного хочет, не менее. Так куда уж тебе…
Максюта от споров уклонялся, однако рассказывал, что к Степаниде этой приставлена злющая немка и ходят учителя, среди них тот самый Леонтий Филиппович, который и Бяшу математике учил.
– На что ж ей математика? – удивился Бяша, который с наукой сией был не в ладах. – Неужто девушке рангоут рассчитывать или геодезической съёмкой заниматься?
– Денежки отцовские считать! – возликовал Максюта, видя, что хоть в чём-то да оказался догадливее своего многомудрого товарища. – Как ты не понимаешь? Денежки! Впрочем, она больше песенки любит.
И теперь, рассказывая другу о приготовлениях к ассамблее, Максюта загрустил:
– Завидую тебе, Васка… Ведь там будет она!
– Кто – она?
– Ох, какой же ты стал недогадливый! Она!
Максюта стал описывать, какие приготовления к ассамблее идут в доме его хозяина. Платьев уж с десяток рассмотрено и отвергнуто. Остановились на шёлковом, гишпанском, выделки простой, но цвета яркого, смородинного. Причёска под названием «расцветающая невинность», с локончиками. А юбка от француза Рекса, который шьёт на Кузнецком мосту, – с фижмами, ширины необозримой, под ней каркас в три обруча из китового уса. Максюта приводил такие подробности туалета, что было ясно – он не зря обучается в суконной сотне.
– Смотри, друг Васка, ты хоть на контрданс-то её там пригласи. Боярские сынки – персоны кичливые, станут ли они звать купецкую дочь? Ты не забыл, как я тебя