И сразу заскучал. Жесть была толстой. Миллиметра полтора-два.
Не имея специального инструмента, из такой пластины ни кастрюли, ни ведёрка не сделаешь. Да и о работе жестянщика Сашка имел лишь теоретическое представление. Никогда не видел, как делают даже самую простую вещь – печурку для балка.
Работу всё же довёл до конца. На камне загнул заусенцы на крышке и бочке и затупил их куском базальта, чтобы случайно не пораниться, а бочку очистил песком от ржавчины изнутри и вымыл её в морской воде.
И всё это время скрипел зубами от боли в желудке – хоть криком кричи.
6. Уныние
Между тем подошла пора устраиваться на ночь. Полярный день ещё не кончился, но солнце уже надолго исчезало в закатном дыму. Сегодняшний туманный вечер был особенно мрачным.
Сашка выгреб угли из костра на месте предыдущей ночёвки и накидал туда влажного мха, чтоб быстрее остыло и бокам было мягче, а из углей раздул ещё один костёр метрах в пяти от «спального места». Муки голода не ослабевали, но хуже было сознание полной безнадёги: без оружия еды не добыть, скоро так ослабнет, что и бургомистров прогнать не сможет, расклюют ещё живого.
Опять стрелял по уткам, и опять промахнулся.
И прижался спиной к валуну и заплакал.
И расплакался горько, как в детстве.
И смахивал слёзы, но они текли.
И пусть. Некого стесняться.
Наверное, от слёз и стало море солёным, от горя всякой твари живой.
Вернулся от ручья, вконец обессиленный, постелил себе доски, накидал на них высохший мох и лёг, глотая слюну.
Спал плохо, часто просыпался, ходил подновлять нодьи, да сторожко осматривал ближние торосы.
С «босыми» у охотника сложился вооружённый нейтралитет. Чаще всего медведи убегали сами, едва завидев человека или услышав лай собаки. Сашка не убегал. Не убежишь. Зимой и летом носил он с собой кроме карабина ракетницу или фальшфейер[4].
Лишь однажды медведь побежал прямо на него и не остановился на выстрел из ракетницы, хотя горящий комок заряда закрутился в снегу рядом с ним.
Сашка припал на колено и с расстояния в десять метров выстрелил ему в голову. И промахнулся. Свинцовый кончик тяжёлой пули оставил синюю черту между коротких ушей.
Медведь стал тормозить, вытянув вперёд лапы и припав на зад.
Вторая пуля попала ему в горло.
Когда успокоилось дыхание, охотник медленно подошёл. Это был небольшой, чуть крупнее пестуна, самец. Наверное, трёхгодовалый. И очень худой: кожа и кости. Жёлтые глаза его уже остыли, но крупные квадратные лапы всё ещё бежали, чёрные когти, длиной с мужской палец, всё ещё скребли лёд.
А его скребла совесть. Зря убил. Струсил. Мишка уже понял свою оплошность и стал отворачивать. В нападении не зверь был виноват – человек.
Он только что добыл нерпу, освежевал её, снял шкуру, сложил её конвертиком и спрятал в рюкзак, а печень, самую вкуснятину, понёс