Почерк тут стал неразборчивым. Было видно, что рука писавшего дрожала. Возможно, от накатившей злобы или по другим причинам дед остановился, перестал писать.
– Ладно, это все не то, – бубнил Борис, разбирая дедову писанину, – процесс добычи мне не нужен. Мне бы готовый результат. Сколько же они его намыли? Где это? Где?
Он быстро перелистывал тетрадь, бегло читая отдельные строчки. Там рассказывалось об организации лагеря, о строительстве какой-то бани. Словом, о чем только ни писал дед, только не о золоте. Борис уже стал нервничать. Такое подробное описание его сейчас не интересовало и уже начинало раздражать. В этой тетради он сейчас искал только подтверждения своих предположений и ответа на беспокоивший его вопрос: где же золото?
Кабинетные часы пробили два. Борис их отремонтировал, и с его приходом в этот дом вошла новая жизнь. Дом ожил. В этом было что-то символичное: часы стали отмерять другое время – отпущенное ему. Борис выглянул в окно. На улице было тихо и безлюдно. Город погрузился во тьму. Только в соседнем доме напротив светились редкие окна. Сквозь трепетавшие на ветру листья высоченных тополей виднелись ярко сверкавшие звезды.
Дед, видно, по памяти написал о событиях давно прошедшей молодости, поэтому его записи больше походили на мемуары, чем на дневник. В одном месте взгляд Бориса снова остановился на слове «золото». Написано было так неразборчиво, что только с третьего раза Борис понял смысл. Там говорилось о том, что максимальные по содержанию навески золота десятник намыл из породы, принесенной со склона высокой горы. Она возвышалась в нескольких километрах от их лагеря и спускалась в узкий распадок. Выше этот склон всюду зарос густым стлаником и высоким кустарником тальника и ольхи. Именно там нашли это золото. Пришлось вырубить все кусты и полностью его очистить.
«Тут осужденные пахали у меня от темна до темна, – писал дед в тетради. – Никаких поблажек я им не давал. Гоняли мы их, как бешеных собак. Доставалось и охране. Я их заставил навсегда забыть о каких-либо дружеских отношениях с заключенными и не давать им передыху. Все они враги народа, – внушал я им ежедневно, – и к ним соответственно и надо относиться. У некоторых это отложилось хорошо, и они старались, как могли. А были среди охраны и жалостливые. Тем я быстро крылышки подрезал, боролся с ними всеми силами. Я их наказывал так же, как зэков, объявлял наряды, сокращал паёк. И только после такой воспитательной работы они тянули эту лямку, как надо. Весь склон горы десятник разбил на небольшие квадраты. Из центра каждого квадрата заключенные отбирали по несколько мешков породы и сносили ее вниз на промывку».
Конец ознакомительного